Прости меня луна - Татьяна Абалова

— А? Что такое? — вынырнула та из подсобки, где перебирала лечебные травы. Торопливо вытерла руки о фартук, поправила косынку и едва не осела, услышав невероятное.

— Осока мертва! Даруня говорит, отравили ее. Яд тот же, что и на стреле!

Ни Светица, ни Луна так и не сумели вернуть к жизни воспитанницу. Она была мертва и давно.

— Что ты видела или слышала? — допрос вел Сагдай, а рыдающая Стрела только и мотала головой. — Кто-нибудь к вам приходил?

— Ничего! Ничего не видела! — Стрела терла опухшие глаза кончиком платка. — Ничего не слы…

Она вдруг отняла руки от лица, застыла с открытым ртом.

— Что? — Сагдай навис над ней.

— Говорила Осока. Точно, говорила! — Стрела растерянно перевела взгляд с Ветра на Луну.

У той от нехорошего предчувствия сжалось сердце. А ну как соврет сейчас, кого-то из них подставит, скажет, что наведывались ночью. Хоть так, но отомстит. И вспомнились вдруг ночной скрип окна в комнате Лозы и его лицо, вызывающее страх. Неужели выбирался, чтобы убить Осоку?

— С кем говорила? Кто к ней приходил? — Сагдай никак не мог поверить, что его люди упустили убийцу. Окна закрыты, за ними кованные решетки. Да и высоко, человеку в сторожевую башню по стене никак не пробраться.

— Сама с собой. Бормотала бессвязно все время. А еще ворон прилетал, она вроде и с ним какие-то бессвязные беседы вела, я слышала. Птица сначала в мое окно постучалась, а потом к ней на подоконник перебралась.

Сагдай сплюнул.

Луна тронула его рукав.

— Дядька Сагдай, а может, и вправду ворона яд принесла? Я ее не в первый раз вижу. Сначала она на кладбище у Мавкиного болота крутилась, а потом за окном библиотеки, когда книги со шкафов попадали… Ой! — царевна потерла локоть, за который только что ее ущипнул Ветер.

— Бом! — громыхнул монастырский колокол. Все присутствующие переглянулись. Сагдай первым вылетел из комнаты. Потом Ветер, не отпускающий от себя Луну ни на шаг. Даруня замешкалась, но Светица быстро помогла той накинуть на плечи теплый плат. За спиной лязгнула затвором тяжелая дверь, оставляя за собой притихшую арестантку.

— Ворон повесился! Ворон повесился!

Все столпились у распростертого на снегу тела. Прилизанные обычно волосы, для чего их странный юноша обильно смазывал маслом, сейчас распались на некрасивые пряди и торчали будто перья у больной птицы. Черный их цвет как нельзя лучше способствовал подобной иллюзии. Как и некрасивый нос, который на бледном лице казался еще тоньше и длиннее.

Пока Ворона — воспитанника, появившегося в монастыре совсем недавно, вытаскивали из петли, привязанной к языку колокола, тот печально громыхнул еще пару раз. Камень — друг и наставник Ворона время от времени ковырял в ушах пальцем и тряс головой — его оглушил гулкий бас Большого Языка.

— Кто знал, что Ворон оборотень? — Сагдай распрямился, когда Светица дала знак, что воспитаннику уже ничем не помочь.

Удивление на лицах свидетельствовало о том, что произнесенное главой стражи явилось для всех полной неожиданностью.

— С кем дружил Ворон?

Камень развел руками.

— Да вроде ни с кем. Только со мной. Да и то трудно дружбой назвать. Так, вынужденное соседство. Он замкнутым был, стеснительным как девчонка. Что не скажи, сразу краснеет. То есть краснел…

— Каким еще даром обладал Ворон? — Сагдай глядел прищурившись. Чуткая жилка в уголке его глаза дрожала, выдавая бушующие в нем злость и досаду.

У соседа Ворона уши огнем зажглись. Теперь, когда толпа ожидала ответа, ему казалось, что все вокруг только и смотрят на эти треклятые уши. Шапка-то с головы слетела, когда покойника из петли вытаскивали, а Камень за ней вернуться забыл. А вдруг посчитают виноватым в смерти новичка? Мол, довел до края. И глава стражи как специально не унимается.

— Ну, давай, думай. В чем еще себя Ворон проявил? Помимо оборотничества.

Камень замотал головой. Выходит, совсем не знал он своего подопечного. Проморгал, что тот птицей обернуться может. Думал, молод да глуп еще. Шутки и насмешки над собой молча терпел, лишь взгляд отводил. А сегодня вон как учудил.

— Слышал хорошо, — это произнесла одна из монахинь.

— Так и я неплохо слышу, — крякнул от досады Сагдай. — Эка невидаль!

— А вот то, что говорят в соседней деревне, отсюда услышишь? — монахиня выступила вперед. — А как мавки подо льдом поют? Или о чем кручинятся утопленницы Лебяжьего озера? А он слышал. И тревожило то Ворона чрезмерно.

— И о чем кручинятся утопленницы? — Сагдай спросил, а все вытянули шеи.

— Ты у настоятельницы узнай, ей об их слезах доложено.

— Стало быть, Ворон и есть главный враг, ставленник Зла? — из толпы подал голос Сокол, воспитанник, появившийся в монастыре задолго до Ветра, который сейчас рядом с ним стоял и тоже с сомнением головой качал. — Как я понял, малец был тихим, стеснительным, жалеющим плачущих утопленниц, а Осоку ядом извел, а до того Луну пытался изничтожить… Непохоже что-то на него!

Серо-черная толпа загудела.

— Думать будем! — люди расступились, давая дорогу настоятельнице. — А пока никому за стену не выходить, держаться друг дружки, из вида не упускать. О всяком необычном или непривычном докладывать.

Хоть и не сказала, а всем и без того читалось в тревожном взоре Мякини, что не верит она в вину скромного Ворона. Сбил его кто-то с пути. А может, и убил, если не сам, ошеломленный догадкой, что стал орудием в чужих руках, в петлю не сунулся.

С грохотом упала тяжелая решетка у главных врат. Вновь печально откликнулся монастырский колокол. Воронье прыснуло с защитных стен и закружило в небе, карканьем отдавая дань молодому вороненку, который еще совсем недавно радовался воле, кружась вместе с ними.

Понурые воспитанники и озабоченные надвигающимися событиями монахини разбрелись по своим делам: кто на кухню, помогать готовить обед, отодвинувшийся по времени из-за череды несчастий, кто в лабораторию — Даруня никогда не откладывала занятий, действовала под девизом «Только работа помогает пережить горе да несчастье», кто к воинам, грубой физической силой, проявляемой в бою, разгоняющим тяжелые думы, а кто в библиотеку, мучаемый жаждой знаний и, чего уж таиться, развлечений. Коллекция книг монастыря была до того обширна, что в ней можно было найти и серьезные алхимические труды многовековой давности, и современные дешевые книжки для крестьян и неграмотного городского населения, где вместо текста были нарисованы сценки из жизни, обычно героического или романтического содержания.

Ветер, прикрепленный помощником библиотекаря к сестре Радунице, ловко справлялся с желающими занять ум чем-нибудь необременительным. Рядом с ним за столом сидела Луна, которую Светица наотрез отказалась брать с собой в покойницкую, куда снесли тела погибших. Царевна нашла себе иное занятие — она терпеливо записывала имена любителей картинок, чтобы те могли забрать понравившиеся книжицы в свои комнаты. Лишь раз Луна подняла голову, чтобы посмотреть, кто пришел за толстенным фолиантом, который она сама так и не осилила: «Древа родов со времен сотворения мира».