Человек системы - Георгий Арбатов

Действительно, поздно вечером в канун главных событий на Гостелерадио прибыл с полномочиями нового председателя работавший до этого в Отделе ЦК одним из заместителей Ю.В. Андропова Н. Месяцев. Очевидцы его появления на Гостелерадио потом рассказывали забавную историю, проливающую свет на психологическую атмосферу, в которой готовилось и совершалось смещение Хрущева. Приехав в Комитет по радиовещанию и телевидению, Месяцев задал единственный вопрос: «Где кнопка?» Собравшиеся руководители комитета не сразу поняли, что новый председатель имеет в виду кнопку, которая отключала эфир, то есть могла «вырубить» все радио– и телепередачи. Месяцев что-то о ней слышал и поэтому задал вопрос. Он, правда, не имел никакого журналистского опыта, работал долгое время в милиции, но зато был другом-приятелем и доверенным лицом «железного Шурика». А руководителем ТАСС был назначен тоже бывший комсомольский работник, в свое время редактор «Комсомольской правды» Д. Горюнов.

Эти и другие фрагменты событий ясно показывают, о чем в действительности шла речь. Говорю об этом не в осуждение кого-либо – я не готов однозначно оценивать сам факт смещения Н.С. Хрущева. Чтобы более или менее четко представить себе, как бы развивались события, если бы Хрущев еще несколько лет оставался у руководства партией и страной, надо много лучше, чем я, знать тогдашнее реальное положение дел, прежде всего внутри страны. И я не хочу морализировать: сам Хрущев не раз прибегал к старым, не демократическим, возникшим в недрах сталинщины «правилам игры». А кроме того, не уверен, что существовали другие способы смены руководителя. (Хрущев, в принципе понимая значение сменяемости, ввел ограничение для избираемых партийных руководителей – два срока, что в те времена ограничило бы продолжительность работы в качестве секретаря ЦК КПСС восемью годами. Но тут же не удержался от оговорки о возможности «в исключительных случаях» продления этого срока, начисто убив этим само ограничение.)

Мотивы, которые заставили меня обратиться к теме заговора, иные. Первый. Хочу обратить внимание на то, что мы имели уже после смерти Сталина один «дворцовый переворот» и многие несовершенства политического механизма, делающие возможным такие перевороты, пока еще сохраняются. В рамках осуществляемой политической реформы положение надо непременно изменить; разумеется, при этом должны быть предусмотрены и конституционные формы смены руководителей. И второй. Смещение Хрущева не было вызвано принципиальными причинами. Организаторы заговора не были объединены какими-то общими целями большой политики, единой политической платформой. Руководствовались они скорее корыстными соображениями, прежде всего стремлением получить или сохранить власть.

Все это, конечно, не значит, что смещение Н.С. Хрущева не попытались оправдать интересами социализма, интересами государства, партии и народа. Наоборот, именно об этом говорилось на заседании президиума и последовавшем за ним пленуме ЦК КПСС. И при этом отнюдь не исключается, что те или иные инициаторы этой акции сами верили, что делают важное для страны и народа дело, – человеческие разум и совесть очень часто в таких случаях ищут и находят весьма удобную нравственную позицию, отождествляя свой интерес со всеобщим. В случае с Хрущевым, учитывая обстоятельства, о которых шла речь выше, это было к тому же не так уж трудно.

Сменили лидера. Но какая идеология и какая политика должны были сопутствовать этой смене, какие теперь утвердятся политические идеи? Эти вопросы остались без ответов. Ибо, как отмечалось, к власти пришли люди, не имевшие единой, сколько-нибудь определенной идейно-политической программы.

Не все, в том числе не все информированные, разбирающиеся в обстановке люди сразу это поняли. Помню, в первое же утро после октябрьского пленума Ю.В. Андропов собрал (почему-то в кабинете своего первого заместителя Л.Н. Толкунова, вскоре назначенного главным редактором «Известий») руководящий состав Отдела, включая нескольких консультантов, чтобы как-то сориентировать их в ситуации. Рассказав о пленуме, он заключил выступление следующими словами, запавшими мне в память: «Хрущева сняли не за критику культа личности Сталина и политику мирного сосуществования, а потому, что он был непоследователен в этой критике и в этой политике».

Увы, вскоре начало выясняться, что Андропов глубоко заблуждался (я просто не могу представить себе причин, по которым, зная истинное положение дел, он бы сознательно нас дезинформировал). Первый сигнал на этот счет мы получили буквально две недели спустя. Близилось 7 ноября с традиционным докладом, с которым было поручено выступить вновь избранному первому секретарю Л.И. Брежневу. Ю.В. Андропову и его группе консультантов дали задание подготовить проект одного из разделов доклада. Причем, против обыкновения, не внешнеполитического, а внутреннего. Мы восприняли это как знак доверия к своему шефу (не исключено, что со стороны самого Брежнева это действительно было если не знаком доверия, то проверкой) и с энтузиазмом принялись за работу. Не помню деталей, но был написан вполне прогрессивный проект. Он был передан П.Н. Демичеву, которому с группой близких к нему товарищей поручили свести все куски воедино, в одном стиле отредактировать и отдать оратору.

«Конечный продукт», когда мы его увидели, поставил нас в тупик – все наиболее содержательные, яркие, несшие прогрессивную политическую нагрузку эпизоды исчезли. Как жиринки в сиротском бульоне, в тексте плавали обрывки написанных нами абзацев и фраз, к тому же изрядно подпорченные литературно (умением портить текст Демичев, носивший тогда кличку «химик», поскольку Хрущев сделал его секретарем, отвечающим за химизацию сельского хозяйства, был хорошо известен, но свои политические взгляды до поры до времени тщательно утаивал).

Конечно, это нас разочаровало. Но еще не могло быть доказательством того, что надежды на лучшее не имеют под собой почвы. Тем более что поначалу поступали и сигналы противоположного характера. Например, нескольким консультантам было поручено написать редакционную статью в «Правду» в связи с Днем Конституции (он отмечался тогда 5 декабря, в день «сталинской Конституции»). Мы заказ выполнили, сделав упор на критику культа личности Сталина, осуждение репрессий и на необходимость развития демократии. И статья вышла в первозданном виде. Но уже несколько недель спустя у нас не оставалось сомнений в том, что Андропов в своих первоначальных оценках жестоко ошибся (с другой стороны, для меня это было первым доказательством того, что участия, во всяком случае активного участия, в заговоре против Хрущева он не принимал).

Но сначала, чтобы не сбиваться с хронологии, расскажу о том, что произошло 7 ноября. На этот раз после весьма длительного перерыва на праздник приехала очень представительная китайская делегация. Возглавлял ее Чжоу Эньлай. Все понимали, что это зондаж, попытка выяснить, «чем дышит» новое советское руководство. Но, с другой стороны, Чжоу Эньлай имел репутацию наиболее умеренного среди китайских руководителей, и его визит в Москву мог восприниматься либо как шанс для разумного решения проблемы советско-китайских отношений, либо как изощренный ход, призванный поставить нас в трудное положение перед советской и зарубежной общественностью. Поэтому отношение к визиту было двойственное, во всяком случае, у нас, консультантов Отдела ЦК. Уже начавшее рождаться беспокойство насчет того, не отступят ли наши новые руководители от важных принципов политики, все же соседствовало с надеждой, что удастся покончить со все более накалявшейся враждой между двумя странами.