Двадцать третий пассажир - Себастьян Фитцек

– Боже мой, Елена, что с тобой? – воскликнул капитан, который тоже повернулся к своей невесте, изменившейся до неузнаваемости. Все лицо докторши распухло: щеки, лоб, губы – ее обезображенное лицо выглядело так, словно кожа вот-вот лопнет. Глаза Елены совершенно не были видны, торчали лишь кончики ресниц.

«ТАКОЕ ПРОИСХОДИТ, КОГДА ПОВСЮДУ СУЕШЬ СВОЙ НОС…»

Она выглядела просто ужасно, но хуже всего были припухлости на правой половине лица. Как раз в том месте, где она прикасалась щекой к черной смазке на металлическом полу под платформой.

– Елена, любимая, скажи хоть что-нибудь! – крикнул Бонхёффер вне себя от страха.

Но Мартину сразу стало ясно, что докторша, схватившаяся в панике за горло, была не в состоянии произнести хоть слово. Очевидно, после глаз, губ и щек у нее начала опухать и трахея.

Судовое время 0:24

50°27 с. ш., 16°50 з. д.

Скорость: 21,5 узла; ветер: 18 узлов

Волнение на море: 10–15 футов

Удаление от Саутгемптона: 592 морские мили

Мартин Шварц не заметил опасности, которая приближалась к нему со спины.

Закрыв глаза и подставив лицо сильному ветру, он стоял у перил на корме на семнадцатой палубе с левого борта, на самой высокой точке корабля, куда был открыт свободный доступ для пассажиров. На губах он ощущал соленый вкус воздуха, однако ему казалось, что вместо кислорода воздух был насыщен снотворным.

С каждым вдохом он чувствовал все большую слабость и усталость, что, возможно, было связано с зубной болью, которая с неослабевающей силой все еще продолжала буравить его верхнюю челюсть; и уж наверняка много хлопот доставляли ему и эти проклятые пилюли для постэкспозиционной профилактики. Хорошо хоть, что уже давно у него больше не было приступов головной боли.

Он сделал глубокий вдох. Ощутил на губах привкус соли.

«Ты тоже здесь стояла и размышляла о смерти, Надя?»

Мартин склонился через перила и посмотрел вниз на волны, бушующие под ним на глубине около семидесяти пяти метров.

Стояла безлунная, темная ночь. Пенные гребни волн освещались только бортовыми огнями корабля. Он попытался представить себе, что может ощущать человек там внизу, упавший с такой высоты в бушующие волны.

«Ты не могла желать себе такой смерти, Надя!» Никто не пожелает себе такого.

Мартин прислушался к первозданному рокоту океана, этой дикой, необузданной стихии, которая всего лишь несколькими стальными плитами была отделена от благ западной цивилизации. И от насильников, предателей и убийц.

Он поднял голову, почувствовал гипнотическое воздействие, которое производил на человека взгляд в черную бездну, и внезапно понял, о каком засасывании говорили меланхоличные люди, утверждавшие, что чувствовали, как их манили морские глубины.

Океан – это магнит для людей, находящихся в депрессии.

«Но ты же не была подвержена депрессии, Надя».

Он встал на самую нижнюю ступеньку парапета, сначала одной ногой, потом двумя, попытался представить себе, что чувствовала его жена в последние секунды своей жизни.

Она всегда боялась темноты. Говорят, что ночью, когда она якобы прыгнула в воду, была непроглядная тьма. Висела низкая облачность, и на море опустился туман. Возможно, она даже не могла видеть воду.

Мартин невольно вспомнил о Тимми. «Ауа», – говорил тот, будучи совсем крохой, и показывал на воду всякий раз, когда они прогуливались по берегу моря или озера или проходили мимо бассейна. Он еще не мог даже ходить, а Надя уже объяснила ему, какой опасной может быть вода для ребенка. «Вода – это очень страшная «ауа», – не уставала она повторять ему, хотя воспитатели в детском саду советовали по возможности избегать употребления слов из детского языка. Но в случае с Тимми все отлично сработало. Он всегда относился к жидкому элементу с большим уважением и стал лучшим пловцом своего класса. Насколько вероятно, что мать, которая так сильно любила детей, что выбрала профессию учительницы начальных классов, в туманную ночь бросила своего сына в ту самую «ауа», от которой предостерегала его всю жизнь?

– Так, и с этим покончил, это снова я, – ответил прямо в ухо Мартину Дизель, который хотел закончить еще один раунд компьютерной игры, прежде чем поговорить с ним. – Надо было сбить еще один вертолет.

Мартин уже успел забыть, что вообще звонил ему. Из-за ревущего ветра он вставил себе в ухо наушник, и теперь во время разговора его руки были свободны. Связь по скайпу была на удивление четкой с учетом того, что в данный момент он находился посреди Атлантики.

– Докторша поправится? – спросил Дизель.

Мартин послал ему сообщение, в котором кратко описал последние события на «Султане». Он переслал ему также списки пассажиров и экипажа судна, которые получил от Бонхёффера.

– Я надеюсь на это, – сказал он.

Во время летнего круиза платформа, на которой он сейчас стоял, использовалась в качестве нудистского пляжа. Осенью это было самое уединенное место под открытым небом, особенно ночью, когда температура составляла всего лишь несколько градусов тепла. По этой причине Мартин и выбрал семнадцатую палубу для своей ночной прогулки. Он хотел побыть один и поразмышлять о причинных связях: о гибели своей семьи, о телефонном звонке Герлинды Добковиц, об изнасилованной девочке, о свежих резаных ранах на руке Анук и о покушении на Елену, на месте которой мог оказаться и он сам.

Когда ему стало ясно, что его мысли ходят по кругу и что ему нужен кто-то посторонний, чтобы столкнуть их с наезженной колеи, он позвонил Дизелю.

– Более точную информацию мы получим только через двадцать четыре часа, – сказал Мартин. – Пока еще неясно, отчего именно распухло ее лицо. В судовой лаборатории нет оборудования, чтобы проанализировать, что за смазка была нанесена на пол якорной палубы.

– И кто же теперь лечит докторшу, если сама докторша больна? – поинтересовался Дизель. В трубке явственно слышалось какое-то шипение. В самом начале разговора Дизель предупредил Мартина, что собирается разогреть на горелке Бунзена тарелку равиоли. Главный редактор был невысокого мнения о микроволновых печах.

– Жак Жерар, ее ассистент, – ответил Мартин. – Нам пришлось ввести его в курс дела. Сейчас доктор Бек лежит в карантинном отсеке, в палате рядом с Анук.

Конечно, в официальной корабельной клинике тоже имелись свободные больничные койки, даже несколько качающихся, которые компенсировали любое волнение на море, вот только эти койки были отделены друг от друга простыми занавесками, как это обычно происходит в палатах экстренной госпитализации. В настоящее время ни один пассажир «Султана» не нуждался в стационарном лечении, но на тот случай, если обстановка изменится, капитан не хотел, чтобы посторонние люди видели судового врача в таком состоянии. Поэтому Мартин отнес ослабевшую докторшу из якорного отсека сразу в «Адскую кухню», где тщедушный француз в очках в черепаховой оправе и с опущенными уголками рта в качестве первой помощи вколол Елене лошадиную дозу кортизона. По меньшей мере, это спасло ее от удушья. Сейчас, семь часов спустя, докторша все еще выглядела так, словно попала в уличную потасовку, но ее состояние оставалось стабильным, хотя она пока и не реагировала на речь.