Царская пленница - Сергей Шхиян

Я прошел в небольшой кабинет с конторкой, и действительно, на ней оказалась стопка писчей бумаги и несколько очиненных гусиных перьев. Став за нее, я принялся «сочинять паспорта». Оказалось, это не так-то просто, особенно в том, что касалось описания примет. Однако, помучившись минут двадцать, я все-таки составил тексты документов с описанием роста (два аршина два вершка у меня и два аршина шесть с половиной вершков у Ивана), цветом глаз, типом лиц и особыми приметами, которых у нас обоих не оказалось.

Передав исписанный лист Сильвии, я вернулся в общую залу посмотреть на будущего императора Александра I.

Однако никакого высокого блондина в бархатной полумаске там уже не было. Как не было и моего приятеля Остермана. Однако одного слегка знакомого человека я увидел и сразу подошел к нему. Это был преображенец, товарищ Афанасьева, вместе с которым он разыгрывал коллежского асессора.

— Здравствуйте, — сказал я, выруливая из группы молодых людей, рассеяно наблюдавшими за танцами, — вы меня не помните, мы вчера встречались у Демута. Я приятель Афанасьева.

Молодой человек, внимательно посмотрел он меня и весело подмигнул:

— Как не помнить! Вчера мы славно повеселились!

— Да, но сегодня Александра арестовали!

Вопреки моему предположению, весть о несчастье, постигшем товарища, молодого человека ничуть не тронула.

— Да? — рассеяно сказал он, с интересом наблюдая за полной брюнеткой, танцевавшей мазурку второй парой. — Вы не знаете кто это такая?

— Нет, я здесь впервые, почти никого не знаю.

— Интересная штучка! — сообщил мне легкомысленный повеса. — Нужно с ней познакомиться.

— Так что с Александром? Ему нужно помочь!

— С Шуркой-то? Да, Бог с вами, сударь, пусть посидит недельку, хоть отдохнет от пьянства. Ничего с ним не случится.

— Но ведь у него могут быть серьезные неприятности, если докажут что он участвовал в нашей шутке.

— Какие неприятности, вы смеетесь? Тетка в нем души не чает и спускает ему все сумасбродства. Попросит императора или императрицу, те и распорядятся замять дело.

— А кто у него тетка?

— Графиня Ростопчина, фрейлина Марьи Федоровны и супруга Федора Васильевича, кабинет-министра по иностранным делам, третьего присутствующего в коллегии иностранных дел, графа Российской империи, великого канцлера ордена св. Иоанна Иерусалимского, директора почтового департамента, первоприсутствующего в коллегии иностранных дел и, наконец, члена совета императора, — без запинки перечислил все должности Шуркиного родственника приятель бедного узника.

— Да, пожалуй, коллежскому регистратору, даже великому взяточнику и тайному миллионщику, с такой родней не справиться, — засмеявшись, согласился я.

В это время к нам подошел полицейский генерал. Он почтительно поклонился моему собеседнику и сказал извиняющимся тоном:

— Простите, барон, если я на минуту отвлеку вашего собеседника.

Генерал весь лоснился от пота, и мы оба невольно отстранились от исходившего от него резкого запаха.

— Извольте, генерал, — сухо сказал Шуркин приятель.

— Сударь, — обратился тот теперь ко мне, — между нами вышла небольшая размолвка, и я счел долгом принести вам свои извинения.

— Пустое, генерал, с кем не бывает, — небрежно сказал я. — Мы оба погорячились.

Кутасов независимо посмотрел на расписанный амурами и психеями потолок и, вежливо откашлявшись в кулак, сказал:

— Относительно вашего дела. Оное благополучно улажено, и я жду вас завтра с утра, в канцелярии губернатора.

— Хорошо, буду, — пообещал я.

Генерал еще постоял, видимо, не зная, как ловчее от нас отойти, тяжело вздохнул, поклонился и опять обратился к преображенцу:

— Барон, не сочтите за труд передать мое нижайшее почтение вашему батюшке.

Барон небрежно кивнул, и генерал, пятясь задом, отступил.

— Откуда ты знаешь этого вепря, и что у вас за дела? — спросил он, когда мы остались одни.

— Сегодня познакомились. Я его слегка уколол в брюхо шпагой, а он, видимо, не хочет со мной драться, и решил извиниться.

— Понятно. И где это Шурка Афанасьев находит таких приятелей?! Ты ведь, кажется, только что приехал в Петербург?

— Да, а что?

— Ничего. Только здесь появился и сразу же обворовал Селиванова, а сегодня уже попал в гости к Сильвии и колешь брюхо помощнику полицмейстера. И это в твои-то годы! Не хочешь поступить к нам в полк?

— Пока нет, сначала осмотрюсь.

— Ну ладно, осматривайся, а я пойду знакомиться с брюнеткой, а то рядом с тобой и стоять-то боязно.

Преображенец весело мне подмигнул и ринулся перехватывать полную брюнетку, после окончания мазурки на секунду оказавшуюся в одиночестве.

Утром Сильвия Джулиановна все устроила самым лучшим образом. Бизнес-леди переоделась в свежее розовое платье и выглядела совсем не утомленной долгой бессонной ночью, полной разнообразных хлопот. Я, напротив, клевал носом и мечтал о постели.

— Вот вольная Юлии Давыдовны, — сказала она, подавая мне гербовую бумагу с несколькими подписями. — Надеюсь, вы сможете позаботиться друг о друге.

Я только вежливо кивнул головой. Идея заботиться о красавице из веселого дома мне не понравилась с самого начала, и тем больше, чем сильнее влекла к себе молодая красивая женщина. К утру я совсем скис и не знал, что мне делать дальше — хоть тут же, снабдив приданным, выдавать Юлю замуж.

Сама красавица, несмотря на наши ночные излишества, выглядела великолепно и улыбалась странной улыбкой, в которой непонятно чего было больше, радости или грусти.

После полуночи, когда вопрос с документами решился как бы сам собой, я пошел сообщить эту новость Остерману. Однако тому было не до меня. Его игра в ломбер уже кончилась, и он теперь сидел за вистом.

— Генрих Васильевич, — позвал я его, — можно тебя на минуту.

Остерман едва взглянул в мою сторону горячими, с лихорадочным блеском глазами и молча покачал головой.

Я вспомнил, что во время виста игрокам нельзя разговаривать, и оставил его в покое. Больше мне в залах делать было нечего, и я, выполняя данное обещание, пошел в комнату Юлии, собираясь с ней окончательно объясниться. Она ждала меня теперь уже не в костюме Венеры, а в платье Евы и, как только увидела, бросилась на грудь, прижалась горячим, молодым телом. Все мои благие помыслы тут же полетели к черту, и мы рухнули на жалобно скрипнувшую кровать.

— Не бойся, князь, я не буду тебе обузой, — говорила Юля утром, когда мы садились в наемный экипаж на Лиговском проспекте.

— Я и не боюсь, — соврал я, помогая ей устроиться на жестком сиденье.