Кодекс чести - Сергей Шхиян

Расставание с миледи было тяжелым, она заревела мне всю подушку и клялась помнить меня весь свой век. Я тоже успел к ней привязаться, потому старался быть предельно нежным и внимательным, хотя мысли мои были уже в другом месте. Лиза то успокаивалась, то порывалась ехать за мной, я убеждал ее этого не делать, напоминая обещание, данное мужу, сохранить за будущим (как она надеялась) сыном кресло пэра в палате лордов и богатые наследственные владения.

Последнюю ночь мы с Елизаветой Генриховной провели вместе. Как ни был я озабочен предстоящими перипетиями, но оттолкнуть женщину, жаждущую внимания, не мог.

Уводят милых корабли,

Уводит их дорога белая.

И вопль стоит вдоль всей земли:

«Мой милый, что тебе я сделала?».

Миледи Вудхарс мне ничего плохого не сделала, напротив, она облегчила ожидание и как-то отвлекла от грустных мыслей, но душой я к ней не прикипел и, расставаясь, не рвал себе душу. Если немного перефразировать поэта Н. Асеева, то получится точная картина моего к ней отношения.

Слышишь, вона заныл опять.

Ты глумишься, а мне не совестно.

Можно с каждою женщиной спать,

Но не каждая встанет в бессоннице.

Прощание с губернаторской четой было сердечным и трогательным. Мы крепко троекратно расцеловались, как будущие родственники, и Сергей Ильич вручил мне несколько рекомендательных писем к своим друзьям. На этом мы и расстались.

Отъезд был намечен на ранее утро. Однако еще с вечера всё пошло наперекосяк. Первой неожиданностью был отказ волхва Костюкова ехать вместе с нами. Это было тем более неожиданно, что его (вымышленное) имя уже было вписано в подорожную грамоту. Я попытался добиться вразумительных объяснений, но Илья Ефимович начал крутить и темнить, что было, по крайней мере, обидно, учитывая наши хорошие отношения. В конце концов, он полупризнался, что ему кем-то было запрещено ехать вместе со мной.

По предыдущим нашим с ним разговорам выходило, что для возвращения в двадцатый век мне нужно было заручиться помощью каких-то влиятельных в астральных и колдовских сферах лиц. Однако ничего конкретного об этих персонах Костюков не сообщал. Как только я начинал выспрашивать его предметно, он тут же переводил разговор на другую тему. Об интересующих меня вещах удавалось поговорить только вскользь, между прочим.

Почему-то Костюков не хотел или не мог связать меня напрямую с этими таинственными, не знаю, как и сказать: людьми или личностями. Пока я надеялся на его участие и помощь, можно было не очень вникать в запутанные подробности мистических игр, но когда он отказался ехать, я попадал в сложное положение. Теперь мне нужно было самому искать милости неведомых доброжелателей и обходить неизвестные капканы.

— Я сам смогу справиться? — спросил я его, когда все аргументы были исчерпаны и он твердо сказал, что остается.

— Должен справиться, хотя всякое может случиться. Это какая карта выпадет.

— Вы можете хотя бы объяснить, что это за могущественные люди, и каких милостей мне у них просить?

— Нет, — коротко и конкретно ответил Костюков.

— Почему? — продолжал упорствовать я.

— Сие не моя тайна, а ты не посвящен.

— Так как же я смогу с ними договориться, если даже не знаю, с кем и о чем говорить?! — в конце концов возмутился я.

— Это зависит от их доброй воли. Если захотят, то всё узнаешь. Коли будут к тебе благорасположены, то всё прояснится, коли нет… Тогда ничего и не будет.

Теперь положение стало немного понятнее. Во всяком случае, я смог представить себе какую-то систему.

— Мне нужно как-нибудь объявляться, привлекать к себе внимание этих людей?

— Кому ведомо многое, тому не нужно, а кому не ведомо, тому и знать не надобно, — опять перешел на околичности Илья Ефимович.

— На вас, если что, можно ссылаться?

— Кому ведомо… — опять завел он свою бодягу.

— Понятно, кому ведомо, тому ведомо. А к кому обратиться, как я узнаю?

— Сами объявятся, коли будет твой расклад. А большего, прости, сказать не смею, ты не посвящен.

— Они меня, что, сами найдут?

— Нет, ты им не нужен.

— Так как же я с ними смогу встретиться? — сердито спросил я, начиная терять терпение.

— Пусть о том думает твоя Фортуна.

Я мысленно плюнул и прекратил расспросы. То ли действительно от Костюкова ничего не зависело, то ли он просто морочил мне голову.

«Ну и черт с вами всеми, — подумал я, — в конце концов, скоро наступит XIX век, и он будет повеселей, чем нынешний. Начнутся либеральные реформы, то да се, наполеоновские войны, свободомыслие и нигилизм, а я покуда займусь медицинской практикой, подкоплю деньжат, куплю деревеньку, буду с девками в бане париться…»

— Чтобы анафема на головы этих остолопов, — хмуро сказал, входя ко мне в комнату, Антон Иванович и окончательно прервал наш с Костюковым разговор и прощание. Он ходил проверять степень готовности нашей дворни к началу путешествия и вернулся злой, как черт. — Поди, целый день дулись в карты и водку пили, до сих пор ничего не собрано. Ты всё говоришь, что холопы такие же люди, что и мы, потому их нельзя бить в морды, вот иди и разбирайся с ними сам, а я больше палец о палец не ударю.

Я утвердительно кивнул, но разбираться с дворней не пошел. В конце концов, утро вечера мудренее. Главное, что мы завтра, наконец, тронемся в путь.

Ранним утром я встал пораньше и, не дожидаясь Антона Ивановича, прощающегося в большом доме с невестой, пошел проверить готовность нашего поезда.

Увы, я был первой ласточкой во влажных предрассветных сумерках. Никаких признаков подготовки заметно не было. Прождав минут пятнадцать около конюшни и каретного сарая, злой и раздраженный, я отправился выяснять, куда подевалась наша челядь.

Первым мне попался Иван, уже возвращающийся с поисков исчезнувшей дворни. Как ему удалось узнать, все оказались около кузницы, так как расковалась одна из лошадей, а кузнец еще почивал. Так что нам выехать на рассвете оказалось никак невозможно. Кроме того, выяснилось, что упряжь неисправна и ее еще вчера отнесли к шорнику, а он оказался пьян. Кроме того, у экипажей не перетянуты и не смазаны колеса.

Под ударами судьбы я позабыл, что крепостные такие же люди, как и мы, вольные, и начал махать кулаками у виноватых носов, обещая разбить их в лепешки, если сей момент всё не будет исполнено самым лучшим образом.

— Петя! — взял я под микитки своего недавнего приятеля и помощника. — Ты здесь валяешься на боку две недели, и опять будешь говорить, что у тебя не было времени смазать оси?

— Так где здесь дегтя взять? Нету тут дегтя-то, — начал было придуриваться он, но, встретив мой свирепый взгляд, молчком побежал смазывать колеса.