Мечта о Просвещении - Энтони Готтлиб

На самом деле их было достаточно, чтобы сделать больше. После его смерти рассуждения из второй книги «Трактатов» принесли Локку славу выдающегося интеллектуального защитника права на восстание. Спустя столетие его имя было на устах у французов, боровшихся со своими правителями, и у американцев, выступавших против имперской Британии.

Локк пришел бы в ужас, узнав, что идеи из его книги позже использовались против британского колониального режима, поборником которого был он сам. Более сочувственно Локк отнесся бы к тому, как многие христианские проповедники в колониях использовали теорию собственности из «Трактатов» для оправдания отъема земли у коренных американцев. Циники скажут (хотя мы не решили бы проблему, даже если бы можно было спросить Локка), что отчасти именно для оправдания такого присвоения Локк, извлекавший выгоду из колониальных предприятий, в первую очередь и сформулировал свою теорию. Он рассуждал так: «Что бы тогда человек ни извлекал из того состояния, в котором природа этот предмет создала и сохранила, он сочетает его со своим трудом и присоединяет к нему нечто принадлежащее лично ему и тем самым делает его своей собственностью»[387]. Поскольку колонисты сделали больше для обработки американской земли, чем коренное население, то из этого, согласно Локку, следует, что в реальности земля принадлежит колонистам. Нет оснований полагать, что ему бы понравилось наблюдать, как эти рассуждения обернулись бы против англичан.

Некоторые из работ Локка, особенно его защита веротерпимости, вдохновили развитие либерализма; но было бы ошибкой считать его неким современным либералом в одежде XVII в. Дело в том, что в некоторых отношениях Локк не был либералом даже по стандартам своего века, не говоря уж о более поздних. Например, в конституции, которую он написал для Каролины в 1669 г., отстаивались крайние формы феодализма, давно ушедшие в прошлое в Англии и не получившие распространения ни в одной другой американской колонии. Крепостное право, согласно планам Локка, должно было наследоваться. Все потомки крепостных должны были навеки оставаться в неволе, чтобы их покупали и продавали вместе с землей, на которой они работали, и без права обжалования.

Предложения по поводу бедности, написанные Локком в 1697 г. для Торговой палаты, в которой он тогда служил, оставляют столь же разочаровывающее впечатление. Локк считал бедных в значительной степени ответственными за свое жалкое состояние, а безработных – просто лентяями или паразитами. В своих предложениях он придумал множество драконовских правил и новых наказаний для безработных. Он писал, что первым шагом для их трудоустройства должно стать «ограничение распущенности… путем закрытия лишних магазинов, торгующих бренди, и ненужных пабов»[388]. К счастью, его суровые планы не были реализованы. Большинство других членов Торговой палаты считали, что безработица вызвана не распущенностью, а нехваткой рабочих мест.

Как мы видели, в молодости Локк был кем-то вроде политического «гоббсианца». В 1660–61 гг. он защищал консервативный авторитаризм, резко контрастирующий с революционными настроениями его более поздних трактатов. «Никто, – писал он, – не может иметь большего уважения и почтения к власти, чем я… всеобщая свобода – это всего лишь всеобщее рабство…»[389] И добавлял: «Вся свобода, которую я могу пожелать своей стране или себе, это свобода пользоваться защитой тех законов, которые установили благоразумие и провидение наших предков…»[390] Очевидно, что к тому времени, когда были написаны «Трактаты», что-то изменилось. Но изменились ли основополагающие взгляды Локка или только английская политическая сцена? Вскоре после реставрации монархии самой большой угрозой для своей страны Локк считал нестабильность и поэтому выступал за подчинение и уважение к существующим институтам. Позже, однако, он стал рассматривать Карла II как более серьезную угрозу и начал видеть смысл в восстании. Если события 1680-х гг. каким-то образом превратили Локка в человека, которым современные либералы могли бы легко восхищаться, их эффект был подозрительно недолговечным. В последующих его работах уже не осталось и следа от подобной трансформации. Локк, предлагавший драконовские меры для бедняков в 1697 г., – во многом тот же самый Локк, что написал жестокую конституцию Каролины 30 годами ранее.

Понадобилось какое-то время после его смерти, чтобы люди стали считать Локка политическим мыслителем вообще. И это не только потому, что «Трактаты» были опубликованы анонимно (лишь в дополнении к завещанию Локк признался, что это он написал их). Его недавняя слава, как в отечестве, так и за рубежом, основывалась на его взглядах на человеческое познание и природу разума, выраженных им в «Опыте о человеческом разумении». Они затмевают все остальное, что он делал, и едва ли массовая осведомленность об авторстве «Трактатов» что-то изменила бы.

«Опыт» справедливо воспринимался как амбициозная попытка развить и продолжить «новую философию» Галилея, Декарта, Ньютона и Королевского общества. Особенно потрясла воображение дилетантов и поэтов в этой картине мира версия Локка о разграничении между физическими качествами, такими как размер и форма, и явно субъективными, такими как цвет. Не будет преувеличением сказать, что Локк заставил многих читателей изменить свой взгляд на весь окружающий мир. В 1712 г. поэт и эссеист Джозеф Аддисон писал:

Поначалу «Опыт» пользовался дурной славой и будоражил умы – были попытки запретить его чтение в Оксфорде, в частности потому, что он бросал вызов аристотелевской схоластике, утвердившейся в механистической науке. В действительности все обстояло еще серьезнее. Подчеркивая значение самостоятельного мышления, ставя под сомнение мудрость прошлого и выражая откровенное отвращение к псевдологическим софизмам, все еще сохранявшимся в европейских университетах, «Опыт» сыграл свою роль в разрушении средневековой картины мира.