Смотри: прилетели ласточки - Яна Жемойтелите

Ничего другого в изоляторе в зоне видимости просто не было. Лешка пробежал фонариком по углам, также заставленным банками, и вдруг заметил дверь в другое помещение, заколоченную ДВП и тоже полузаставленную. Спотыкаясь, ступая прямо по банкам, он добрался до этой дверцы и дернул картон, который вовсе даже не был приколочен намертво, а держался на двух гвоздях. И опять полетела ржавая труха, посыпались банки, и вот в проеме дверей открылась каморка, в которой не было ничего, кроме таких же банок, на которых еще сохранились этикетки «Суп из свежей капусты». Похоже, дядя Саша, как большинство людей, переживших социализм, не умел расстаться ни с чем, что в принципе могло когда-нибудь пригодиться. Банки годились для домашних заготовок. Подобная черта была еще присуща Лешкиной бабушке. Звучно плюнув, потом зачихав от поднявшейся пыли, он, чертыхаясь, едва пробрался к выходу. Вряд ли Лешка был разочарован, скорее даже рад, что в изоляторе не оказалось ничего страшного.

День меж тем потух. В сумерках еще можно было различить контур будки и силуэт Макса, который с любопытством, наклонив голову, наблюдал за Лешкой, когда тот отряхивал от пыли и паутины штаны. Хотя это было вовсе ни к чему: к концу дня рабочая одежда обычно была такой грязной, что стояла коробом. Лешка слегка ругал себя за то, что клюнул на удочку Коляна. Происшествие выглядело немного глупо, да и взлом изолятора теперь придется как-то объяснять. Прикрыв входную дверь, он подпер ее палкой. Напоследок Лешка, вернувшись к Максу, потрепал ему холку, как бы намекая на то, чтобы Макс сохранил происшествие в тайне. Однако пес, напротив, начал потявкивать, потом, задрав нос к небу, зашелся частым протяжным лаем: кто-то приближался со стороны питомника, но только не Золотарь, на него собаки так не реагировали. Остановившись чуть поодаль, фигура разразилась длинным крутым ругательством, и тогда Лешка понял, что это Кизил.

– Сука, заткнись! – подняв с земли палку, Кизил замахнулся на Макса.

– Эй, ты что делаешь! – Лешка загородил собой Макса, который, не желая уступать, рвал цепь и отчаянно лаял.

– Да я эту суку счас… – Кизил икнул, и Лешка понял, что тот успел где-то набраться.

– Это кобель, во-первых, – с расстановкой сказал Лешка. – А во-вторых, сегодня не твоя смена. Шел бы ты домой, Кизил.

– Да брось ты, – примирительно ответил Кизил. – Собак ваще надо бить. Они ж как дети. Ни хера не понимают, покуда не стукнешь.

– А тебя в детстве били? – спросил Лешка.

– Меня каждый день били.

– Заметно.

Кизил заржал, хотя Лешка говорил на полном серьезе.

– Шел бы ты домой, а, – повторил Лешка. – Какого рожна мотаешься по территории?

– Я тут работаю! – заорал Кизил отвратительно громко, как орут только пьяные. – Может, ты меня еще строить начнешь? Давай, валяй докладную, пятьсот рублей премии выпишут, нах!

– Не ори, – сказал Лешка просто потому, что не любил, когда орут.

– Да-а? Че еще мне скажешь не делать?

Кизил все еще сжимал в руке палку, поигрывая ею как полицейской дубинкой. И вот стоило ему чуть резче махнуть рукой – конечно, он вовсе не собирался нападать на Лешку, – как Макс броском вцепился ему в куртку и с мясом вырвал рукав.

– Сука-а! – Кизил со всего маху съездил собаке ботинком по морде и тут же отбежал в сторону, чтобы Макс не смог достать его.

Пес завизжал, рванулся на цепи, но ошейник туго пережал гортань, и Макс захрипел, опрокинувшись на бок: удар был болезненным. Лешка подскочил к Кизилу и уже замахнулся сам, но тот загородился палкой, и Лешка вцепился в эту палку и стал зачем-то тянуть к себе, Кизил не отпускал. И так они несколько секунд перетягивали эту палку, не понимая зачем, просто из злости. Потом Кизил наконец отпустил палку, и Лешка упал на спину, прямо в жидкую грязь. В голове случайно мелькнула фраза: «Над ним уже ничего не было, кроме неба…» Макс, дотянувшись до Лешки, лизнул его прямо в рот, потом оскалился и зарычал на Кизила, готовый спокойно отдать свою собачью жизнь… В этот момент кто-то с силой дернул цепь и оттащил Макса к будке, но это был не Кизил.

– Место, с-собака! Я кому сказал, место! – невесть откуда взявшийся Золотарь разразился долгим проклятием. – Я тебя на трехразовое питание переведу: понедельник, среда, пятница. Понял, скотина?

Макс глухо зарычал в ноздри, но отступил к будке. Холка его вздыбилась.

– Колян, он не виноват, – Лешка кое-как поднялся, уже не обращая внимания на грязь.

– Правильно, не виноват, – подхватил Кизил. – Это все Леха, умник ваш гребаный. Знаешь, Колян, за чем я его застукал? Да он замок на изоляторе взломал, вот я ему и вмазал.

– Правда, что ли? – растерянно спросил Колян.

– Иди сам проверь, дверь-то палкой приперта, – расходился Кизил. – Думаешь, я ничего не видел, да?

– Заткнись, – буркнул Колян, потом подошел к изолятору, подергал дверь. – Хреновые дела, ребята.

– Да ничего особенного, – Лешка утер лицо рукавом, но рукав тоже был грязным. – Там в изоляторе одни банки.

– Банки-то банки, – прошамкал Колян. – Да только шумели вы, пацаны, сильно. Всю охрану подняли на уши. Ладно, марш домой!

На удивление, Кизил послушался Коляна и быстренько смылся, может быть, испугавшись ответственности за драку. Лешка только сейчас подумал, а почему это Колян оказался в питомнике, ведь он должен был встретиться с девушкой.

– Что, обломилось у тебя с Верочкой? – поддел Лешка уже на обратном пути в бытовку.

– Ай, да ну, – Колян отмахнулся. – Как до дела дойдет… Ладно, я спать завалюсь, а ты попросись в душ в пожарку.

Уже стемнело. За воротами питомника стояла густая непроглядная мгла, и Лешка попутно соображал, а каково же Максу дежурить целую ночь в этакой темноте. Даже Коляна он не различал в двух шагах от себя, только слышал, как его сапоги хлюпают по грязи. Внезапно Колян остановился. Лешка тоже остановился, потому что Колян сейчас должен был что-то сказать, объяснить, почему он остановился.

– Я тебе про трупики все наврал, – вдруг признался Колян.

– Наврал? Зачем? – Лешка удивился больше тому, что Колян честно признался в своем вранье.

– Да я ж на голову трахнутый, – просто ответил Колян. – Попугать хотел. Хотя… мне рассказывали, что у деда однажды шесть кавказцев от энтерита сдохли. По крайней мере, он утверждает, что от энтерита, а на самом деле – кто теперь скажет?

Колян помолчал, потом неожиданно произнес:

– Знаешь, парень, а ты ведь здесь всех достал.

– Я?! Чем? – воскликнул Лешка. Вроде бы он, напротив, пытался сделать как лучше – и собакам, и людям.

– Во-первых, ты книжки читаешь. Думаешь, не замечает никто? За баком с собачьей похлебкой пристроишься и читаешь.

– Ну, читаю… так я ведь студент.

– Это ты где-нибудь в другом месте студент. А здесь ты кинолог. Такой же, как все остальные, усек?