Цвет сакуры красный - Борис Орлов

Глава 4.

По танку вдарила болванка –

Прощай, родимый экипаж…

Б. Суслов «По полю танки грохотали»

После Куаньчэнского боя, в котором бригада генерала Вана Иня – собственно, не генерала, а самого натурального бандита была полностью уничтожена, наступило затишье. И продолжалось оно так долго, что Всеволод Волков уже начал тихо надеяться, что на этом война и закончилась. Ну, мало ли там что? Может Правительства СССР и Японии уже договорились с китайцами и теперь со дня на день подпишут мир? Во всяком случае жизнь в Соединенной стрелковой вошла в почти мирное русло. Даже соревнование по каратэ решили провести.

Всеволод долго смотрел на тренировки Танака и его товарищей. Очень долго. И наконец не выдержал: попросился поспаринговать с японцами. И тут выяснилось, что армейский рукопашный бой оказывается намного эффективнее каратэ…

… Удар! Японец не сумел или не успел поставить блок против прямого ногой, и отлетел, точно тряпичная кукла. Впрочем, тут же вскочил, не обращая внимания на струйку крови из носа, поклонился, и показал, что готов к продолжению схватки. Ну, готов, так готов. Всеволод сблокировал предплечьем удар хитро сложенным кулаком, присел, пропуская над собой удар ногой, и подсек бойца Хонду обратным ударом под колено. Навалился сверху, скручивая невысокого, сухопарого японца, не давая тому ни вздохнуть, ни охнуть…

- Очень интересный бой, товарищ, – внезапно произнес заместитель командира батальона Ии Торамаса.

Он подошел никем незамеченный и уже давно наблюдал за схватками русского с японцами. Торамаса поинтересовался, где и когда Волков изучал приемы джиу джитсу – ведь он совершенно точно узнал некоторые из них. Он и сам – мастер, а потому хотел бы показать, что именно Всеволод сделал неверно. Но прежде предлагает учебную схватку, чтобы росске понял свои ошибки. Заинтересовавшись, Волков встал и поклонился командиру. Тот снял ремень и портупею, ответил таким же поклоном и поединок начался.

Удар! Еще удар! Всеволод уклонился от первого, сблокировал второй, и ударил сам. Торамаса кувырком ушел назад, вскочил и быстро провел атаку в ноги. Но Волков ожидал чего-то подобного от невысокого коренастого японца. И на автомате ответил так, как давно – еще до той, другой армии, научил один из друзей отца. Он качнулся назад, перенося вес на дальнюю ногу, отдал выставленную вперед противнику, и в тот же момент, когда тот провел захват, резко ударил его сложенными ладонями в лоб…

Заместитель командира батальона сидел на земле и ошарашенно озирался. Потом встал, отвесил еще один поклон:

- Простите мне мое невежество, Ворокофу-сан, но я не могу узнать школу, приемом которой вы сбили меня с ног. Кто был вашим достопочтенным учителем? Мне посчастливилось обучаться у самого Какуно Хапеита[1], а у кого обучались вы?

Волков молчал, размышляя, как бы ответить так, чтобы с одной стороны ничего не сказать, а с другой – не показаться дурачком или грубияном? В конце концов он выдал пространный рассказ о том, что его первым учителем был японский солдат по имени Такаги, но затем он обучался у многих наставников, которые учили его разным видам единоборств, так что он и сам не знает, как назвать школу, которой владеет. Впрочем, он подозревает, что никакого названия и нет, а есть просто мешанина из разных приемов рукопашного боя.

Выслушав эту бредятину, Ии Торамаса согласно покивал головой и заметил, что он наслышан о некоем русском мастере, который кажется тоже создает что-то подобное. Всеволод решил, что японец, видимо, имеет ввиду то ли Ощепкова[2], то ли Спиридонова[3]– о них ему еще в детстве рассказывал отец. Правда сам он почти ничего не помнил об этих людях, но на его удачу Торамаса не стал продолжать разговор. Он еще раз поклонился, попросил у Волкова разрешения как-нибудь в другой раз повторить этот интереснейший поединок и, сославшись на неотложные дела, удалился, разрешив красноармейцам продолжать эти полезнейшие занятия.

А в это время и китайцы, и красные союзники накапливали силы, готовясь к решительной схватке. Из внутренних районов СССР и из Кореи в Манчжурию подтягивались свежие дивизии, а из внутренних районов Китая туда же брели колонны понурых новобранцев. Но война требовала не только свежего мяса. Она нуждалась в том, что было ее кровью, и потому во Владивостоке, Дайрене и Рёдзюне[4] суда выгружали патроны и рис, снаряды и пулеметы, самолеты и сушеные сливы, взрывчатку и квашенную редьку, в Харбин и Мукден нескончаемым потоком шли эшелоны с бензином, бронеавтомобилями, салом, солониной, сапогами и шинелями, а в Кантоне[5] и Шанхае портовые краны, окутанные клубами пара, выхватывали из трюмов угрюмые танки и артиллерийские орудия, и бежали по шатким сходням бесконечные цепочки похожих на муравьев кули, тащивших на своих плечах ящики с винтовками и консервами, упакованные в корзины бутыли с кислотой и мешки с опием.

И грянуло. Китайцы атаковали по всему фронту, пытаясь численностью компенсировать недостаток военной подготовки и нехватку вооружения. Японцы встали насмерть, но советские части слегка попятились. Особенно тяжелые бои развернулись в районе города Ляоян, который обороняла 12-я стрелковая Амурская дивизия и четыре полка цириков Монгольской народно-революционной армии. Против них маршал Чжан Сюэлян сосредоточил семь пехотных дивизий разного состава, шесть кавалерийских бригад и почти двести орудий. И хотя по силе, составу и вооружению советская дивизия превосходила три китайских, а кавалерийские бригады молодого маршала в регулярных армиях считались бы полками, положение складывалось серьезное. После недели отчаянных боев комдив Смирнов[6] был вынужден отступить, но 34-й Омский стрелковый полк, кавалерийский эскадрон и сапёрная рота Амурской стрелковой и монгольские части оказались в окружении. Смирнов запросил помощи, и в район Ляояна перебросили 1-ю Соединенную стрелковую дивизию имени Советско-Японской дружбы.

По единственной улочке маленькой китайской деревушки Сяоянтай повзводно шагал батальон Строева. Впереди второго взвода первой роты печатал шаг новый комвзвод Всеволод Волоков. К величайшему изумлению парня, пока дивизия стояла на отдыхе в районе Харбина, его вызвали к комдиву товарищу Миядзаки, где после недолгой беседы с командиром и комиссаром Стародубцевым, ошарашенного Волкова поздравили с новым назначением, зачитали приказ о присвоении ему третьей категории[7] и выдали новые петлицы с кубарями, которые здесь почему-то упорно именовали квадратами. Всеволод пытался напомнить, что вообще-то взводом должен командовать человек, окончивший военное училище, или как оно там сейчас называется, но ему ответили, что после войны, его обязательно отправят в школу Красных командиров, в самую Москву. Ну, или в Токио. Но сейчас, товарищ командир взвода, времени сидеть за партой нет. А потому будете учиться в бою[8].

И вот теперь товарищ комвзвод Волков шагает впереди своего взвода. За плечом автомат Федорова, на боку – планшет и кобура с – будь он трижды неладен! – наганом, а на плечах – чертова ответственность за четыре десятка душ!

Новое оружие Всеволоду не нравилось. Категорически! Автомат Федорова оказался не слишком-то удобной и довольно-таки тяжелой дурындой. Нет, понятно, что дегтярь весит чуть только не вдвое, ну, так он и лупит на километр с гаком. А этот что? Прицельная дальность – пятьсот. И не метров – шагов! А в метрах всего-то четыреста получается. Короче, пистолет-пулемет, а чего в нем в бою хорошего? Отец как-то, будучи в серьезном подпитии, рассказал, как его на Балканах снайпер прижал. А у него из оружия – «стечкин»…