Тени прошлого - Эдна Бьюканан

Тот вечер я помню, словно это было вчера. Я взял фонарь и спустился в подвал, чтобы поиграть в пиратов в тоннеле. Не хотел делать уроки. Мать в очередной раз позвала меня наверх. Я решил, что приехал отец и пора идти сдаваться. Когда я выглянул из люка, в саду что-то грохнуло. «Что это?» — спросила мать, выключая проигрыватель. По-моему, она слушала Вивальди. С тех пор я не выношу его музыку.

Когда мать пошла к двери, мне показалось, что я слышу, как отец зовет ее. А потом раздался второй выстрел. «Боже мой, это ваш отец!» — вскрикнула она.

Из своей комнаты выглянула Саммер и спросила, что случилось. Мать с криком выбежала в сад. Я кинулся за ней, еще не осознавая, что жизнь наша уже никогда не будет прежней. Когда я подбежал к родителям, все платье у матери было в крови. Она кричала: «Его убили! О Господи! Убили!»

Все рухнуло в один момент. Мать впала в истерику. Всю ночь она рыдала, кричала и выла, как волчица.

— А где были две другие девочки, когда раздались выстрелы?

— Когда я пошел играть, они сидели в гостиной и смотрели телевизор. Но потом, вероятно, пошли в свою комнату и слушали там музыку или еще чем-то занимались. Они никогда не пускали меня к себе.

Спустя несколько дней мать что-то нашла в отцовских вещах и заставила нас ехать с ней в хранилище.

Я играл на улице, когда мать и сестры вышли из бокса — трясущиеся и заплаканные. Мать сказала, что отец оставил там нечто такое, что погубит нас всех. Мы будем навеки опозорены. Ее очень заботила репутация семьи, — рассмеялся Скай. — Не знаю, почему она об этом так пеклась. Какая уж там репутация, если мой чертов дед был контрабандистом и нелегально ввозил спиртное. Отец рассказывал мне о нем, когда матери не было поблизости. Мы с ним часто болтали. Я был его любимцем.

Они вынесли из бокса сундук и спрятали его в подвале. Я, конечно, сгорал от любопытства, что же там внутри, но мне так и не сказали. Подвал вдруг стал для нас запретным местом. Я с самых ранних лет привык в нем играть, да и сестры тоже. Мы любили там прятаться.

— От кого? — заинтересовался Берч.

Скай наставил на него кофейную ложечку, словно это был пистолет.

— Не придирайтесь к словам. Вы прямо как моя мать. Мы всегда там прятались. Друг от друга, от родителей, когда они заставляли нас делать уроки. Играли там в прятки, как это делают все дети.

Но неожиданно нам запретили туда спускаться. Естественно, что при первом же удобном случае я туда залез. Сундук стоял на полке. На нем висел замок. Я попытался его открыть, но тут меня застукала мать.

У нее чуть башню не снесло от испуга. Стала кричать, что мы немедленно уезжаем, и бросать нашу одежду в машину. Я не хотел никуда ехать. Меня тогда удивило, что сестры ей сразу подчинились, без всяких там споров и возражений. Было ясно, что они что-то знают и сами не прочь унести ноги. Мать металась как одержимая. Мы уехали в ту же ночь и никогда больше не возвращались. Это было похоже на бегство. От того, что стояло в подвале.

— А вы знали, что там было? — спросил Назарио.

— Нет, черт возьми. Мне так никто и не сказал. Теперь-то я знаю. Я ведь читаю газеты, — пожал плечами Скай. — Но тогда мне в голову приходили самые невероятные фантазии.

Как и его сестра, Скай сразу же согласился сделать анализ ДНК.

— А вы уже виделись с моей матерью?

— Это следующий пункт нашего маршрута, — сказал Назарио. — Ей что-нибудь передать?

— Нет. Я не общаюсь с родственниками. Только время от времени получаю письма от их адвокатов. Просят дать показания в бесконечных тяжбах друг с другом. Отец всем нам завещан капитал, но душеприказчиком назначил нашу мать, так что мы от нее финансово зависим. Сестры периодически подают на нее в суд за нарушение воли покойного и присвоение семейного имущества. А она вчиняет им встречные иски — совершенно абсурдные. Я никогда не отвечаю им, давно покончил с прошлым. — Он на минуту задумался. — Но какими бы ни были отношения с родителями, всегда жаль, когда они уходят из жизни.

— Шедоуз все еще цел? — спросил Скай, когда они вышли на улицу. — Я читал, что его хотят снести. Если он еще стоит, мне бы хотелось взглянуть на него в последний раз.

— Если вы это серьезно, то советую поторопиться, — сказал Берч.

Чтобы войти в роскошный небоскреб, где жила Диана Нолан, детективам пришлось приподнять желтую ленту, которой было отмечено место происшествия. На асфальте в луже крови лежало тело самоубийцы, бросившегося вниз.

Они обменялись тревожными взглядами.

— Может быть, это… — начал Берч.

Они почувствовали облегчение, когда открывшая им горничная в форменном платье сообщила, что Диана Нолан собирает розы в саду на террасе пентхауса.

Вдова Пирса Нолана, которой уже стукнуло восемьдесят, мелкими чертами лица напоминала ребенка. В соломенной шляпе с круглыми полями, защищавшей ее от солнца, она была похожа на иссохшую и морщинистую Ширли Темпл.

Пожилая дама вошла в комнату с букетом роскошных роз, бархатистые лепестки которых переливались всеми оттенками розового и красного, и вручила его горничной. Подождав, пока хозяйка снимет садовые перчатки, та унесла их вместе с букетом.

Распорядившись насчет чая, Диана Нолан опустилась в красное плюшевое кресло, словно собираясь вершить суд.

— Я хотела построить свою жизнь на правде и красоте, — с пафосом произнесла она. — Нью-йоркская красавица, дебютантка года. Обо мне писали Уолтер Уинчел и Дороти Килгаллен. Меня фотографировали на премьерах в «Метрополитен-опера», на балете и бродвейских спектаклях. Я была очень заметной фигурой в обществе — блестящее происхождение, изысканные манеры, безупречное воспитание. Наша семья неизменно фигурировала в «Светском альманахе». Моими подругами были Глория Вандербильт и Кэри Латимер. Но потом я встретила Пирса Нолана и ради него похоронила себя в Майами. Страдала от отсутствия культуры, но все терпела ради недостойного человека, которого любила. В этом величайшая трагедия моей жизни.

У него оказались пороки, о которых я не подозревала, и он пал их жертвой. Представляю, чтó такой извращенец творил в своем собственном доме! Доме, который построил его отец, отпетый авантюрист и преступник. Когда я спрашивала дочерей, приставал ли к ним их отец, они всегда отрицали это. И до сего дня не признаются. Отрицают, отрицают и отрицают, — визгливо произнесла она. — Все время лгут и проклинают друг друга за эту ложь. Их отец тоже лгал мне. Детки в папочку пошли. Яблочко от яблоньки недалеко падает.

Наша жизнь казалась мне идиллической. Майами тогда был полным захолустьем, но мы устраивали музыкальные вечера, летали в Нью-Йорк на оперные спектакли и шоу, ходили там по магазинам. Я пыталась облагородить местную жизнь, придать ей хоть немного блеска. Верила, что любовь даст мне то, чего не могло дать окружение. Какая же я была наивная!

Все наши дети вышли с червоточиной, что вполне естественно при таком чудовище-отце. За мою любовь они отплатили мне ненавистью. Выросли жадными, неблагодарными и алчными. Требуют денег, хотя их заслуга только в том, что им повезло родиться в богатой семье.