Кетополис. Книга 1. Киты и броненосцы - Грэй Ф. Грин

— Ты, чахоточный, живее поршнями шевели! — рявкнул охранник.

Джоу мотнул головой и, посасывая ус, прошмыгнул на территорию фабрики.

* * *

Под прессом опять натекло масло. Байбак из ремонтной службы вчера клялся и божился, что проверил все соединения, заменил сальники, протянул гайки — и бежать маслу совершенно неоткуда. Сейчас было бы самое время натыкать урода лживым рылом в лужу. К сожалению, отлучаться с рабочего места, помимо времени «санитарной паузы» или обеденного перерыва, строго запрещалось. Надежды же на то, что слесарь случайно будет проходить мимо, не было ни малейшей.

Ируд помянул чрево китовой матери, ласты дюгоня; проверил натяжение приводного ремня и опустил рычаг, зажимающий фрикцион на шкиве. Через минуту рявкнула сирена, в машинном отделении зашипело, застучало; визгливо заорал бригадир кочегаров. Не то отчитывал кого-то, не то просто с похмелья присел на раскаленный паропровод. Проходящий под потолком вал общего привода медленно, будто нехотя начал раскручиваться. Зашуршали десятки ремней, тянущихся к станкам. Будто по волшебству откуда-то возникли и побежали чумазые уже с начала смены пацаны с тележками, полными заготовок. Красавчик Энцо, не только коллега по работе, но и приятель по досугу, сверкая зубами, завел итальянскую песенку про беспутную девчонку и усатого сеньора.

Ируд сунул под пресс первый штуцер и первую резиновую кишку в чешуйчатой оплетке, а в рот комок «теста» — не вулканизированного каучука. Нажал педаль. Кривошип лязгнул, стальные челюсти формователя сжались. Смена началась.

Если бы не «тесто», куда тайком добавлялись различные присадки, от сахара и до кокаина, поговаривают, мучки из синих бобов, вытерпеть однообразный процесс не было бы никаких сил. Впрочем, бременем монотонного труда во всем цехе тяготился, похоже, один Джоу. Он проклинал родителей, умерших столь не вовремя, проклинал родственников, сдавших его на верфи, а пуще прочего — себя. Чистюлю, так и не сумевшего за двадцать лет приспособиться к простому, дьявол его забери, человеческому труду. Остальные же, как и положено заводным куклам, меняли внутри головы диск с дырочками да шпенечками, закручивали пружину — и спокойно выполняли программу. А может быть, в целях экономии даже пружину не использовали. Подключались к тому же ремню, что и станки.

— Снова спустил?

Голос мастера прозвучал внезапно. Задумавшийся Джоу вздрогнул от неожиданности.

— Чего?

— Пресс, говорю, снова у тебя брызнул. — Мастер озабоченно покачал головой. — Не следишь ты за техникой, Ируд. А вычтут за поломку, наплачешься. Да ведь ладно, если только вычтут, а то ведь и с фабрики попереть могут. Шутка ли, пресс!

— Слушай, Ковач, — огрызнулся Джоу, — что у тебя за гнусная привычка под руку каркать? Славянская, что ли? Ты бы вместо того, чтоб меня от дела отвлекать, лучше ремонтника взгрел. Этот ублюдок вчера ничего не починил. Поэтому и брызжет.

— Во-первых, я не какой-то там славянин, а мадьяр, — завелся Ковач. Вопрос собственного происхождения волновал его до чрезвычайности. — Сколько раз повторять? А во-вторых, не тебе меня учить тому, что лучше. Умник тоже… Думаешь, если у чистых родился, в школе задницу отращивал, если господин Бифер к тебе благоволит…

— Понесло по волнам падаль, — фыркнул Джоу и засвистел, подзывая мальчишку с порожней тележкой. Ящик для готовой продукции был уже полон. — Ни черта такого я не думаю, Ковач. Просто соображаю, что сказать господину Биферу, если пресс на самом деле крякнет. Что ты равнодушно отнесся к моему сообщению о безответственности ремонтника? Или — что отнесся со всем вниманием, если не сказать душевно? А, Ковач?

Мастер смерил Джоу ненавидящим взглядом, развернулся и зашагал в сторону слесарки.

— Крутой ты, дядя Ируд! — завистливо сказал парнишка и схватился за проушину ящика. — Я на Ковача глаз поднять боюсь, не то что вякнуть против.

— Да, я такой. Настоящий ураган. — Джоу оттеснил его, легко поднял ящик в одиночку и с грохотом опустил на тележку. — Вперед, селедка! Ну, чего застыл?

— Спросить кое-чего хочу. Можно?

— Валяй, только живей.

— А правду говорят, будто за то, что тебя какой-то козел назвал бирманцем, ты ему ножик в ливер засадил? — спросил парнишка.

— Брешут. Мы, бирманцы, ножом для мести не пользуемся. У нас для этого шелковая удавка предназначена. Знаешь, какое удовольствие услышать предсмертный хрип задыхающегося врага! А ножами мы любопытным селедкам вроде тебя языки вырезаем. А потом едим! Прямо сырыми! — Джоу сделал страшное лицо.

Парнишка несмело улыбнулся и навалился на рукоятку потяжелевшей тележки грудью.

* * *

До первой «санитарной паузы» Джоу едва дотерпел. Повышающий мужскую страстность отвар из стеблей «попрыгунчика», которым его потчевала прошедшей ночью толстуха Ванда, обладал сверх желаемого действия еще и побочным. Воистину ураганным мочегонным эффектом. Джоу знал об этом доподлинно, но применял средство снова и снова. Испытывать к Ванде страсть без отвара «попрыгунчика» было проблематично. С одной стороны, Ируд не отличался особой разборчивостью, когда дело доходило до постельных радостей. Баба, она баба и есть. Но с другой стороны… уж больно объемиста и бесформенна была Ванда. Чистый осьминог.

После того как сгинула в проклятых джунглях его Кэт, его тоненькая Козушка, женщин для Джоу попросту не осталось. Разве только в синематографе да в графических романах. Остальные представительницы нежного пола делились на чьих-то жен, доступных баб и незрелых девочек. Впрочем, первая и последняя категории рано или поздно сливались со второй. На взгляд Ируда, главной, а возможно, единственной. В конце концов, артистки, аристократки, даже плетельщицы принадлежали каким-то мужикам. И, надо полагать, с различной степенью легкости переходили из рук в руки. Как, бишь, выражается циник и кобель Энцо? «Нет женщин, которые отказывают. Есть мужчины, которые не умеют просить».

Одна-то была, мог бы возразить Ируд. Если бы решился побеспокоить пустою болтовней память о Козушке Кэт. Таинственная как чертенок и прекрасная как ангелочек. С фигурой подростка и темпераментом взрослой женщины, точно знающей, почем фунт тресковой печенки. Не «чистенькая», но и не из здешних шалав. Занималась Козушка неведомо чем, часто пропадала из города. Возвращалась загорелой, с цыпками на руках и волдырями от укусов насекомых. На расспросы отвечала смехом. А однажды — не вернулась. Ируду передали какую-то невразумительную писульку, из которой он разобрал лишь то, что Кэт скончалась от малярии и что могила ее находится в недоступном месте. Осознав, что Козушки больше никогда с ним не будет, Джоу запил. Чудовищно, буйно. Дневал и ночевал то в кабаках, то в кутузке. Тогда-то его и вышибли с верфей. Ему было все равно. Он спустил до гроша сбережения, которые откладывал на свадьбу с Козушкой; влез в долги, из-за которых пришлось заниматься делишками настолько грязными, что лучше не вспоминать. Он, вероятно, сдох бы где-нибудь с заточкой в боку, если б не Красавчик Энцо. Кажется, Энцо был кальмар-знает-сколько-родным кузеном Кэт. Он поручился за Ируда перед господином Бифером. Заплатил кому-то какие-то откупные. Нанял сиамскую ворожею, умеющую отучать людей от опиума и пьянства… Словом, Джоу был сейчас обязан Красавчику Энцо абсолютно всем.