Место встречи назначает пуля - Алексей Макеев

– Нет, я завязал. Просто чувствую себя неважно. Простудился, наверное. Жарко, сквозняки, – глухо произнес Михайловский, присаживаясь, и достал из кармана сигареты и зажигалку.

Появился охранник с маленьким столиком в руках, на котором стояла пепельница. Михайловский был здесь не первый раз, и Жора помнил его привычки. Он поставил столик между хозяином и гостем, достал зажигалку и дал прикурить Михайловскому.

– Все, Жора, иди. – Джелкумян всегда был предельно сух в общении с прислугой. Увидев, что жена несет завтрак, он заулыбался, поторапливая ее: – Нина, ты хочешь, чтобы гость умер от голода? Видишь, какой он худой? Давай быстрей, я тоже проголодался!

Завтрак состоял из соленого сыра, крупно нарезанных овощей, зелени, красного сухого вина и ржаного хлеба. Джелкумян был убежден, что настоящий лаваш в Москве найти невозможно. Нина поставила нехитрую закуску на стол, налила вино в длинные стаканы и молча встала рядом с Джелкумяном. Уже немолодая женщина с вымученной улыбкой и грустными глазами, Нина выглядела еще старше из-за темного платка на голове и черного платья с длинными рукавами. Джелкумян любил свою жену. Они прожили без ссор более двадцати лет, и Джелкумян, несмотря на многочисленных любовниц и детей на стороне, всегда возвращался к ней.

– Иди, Нина. Спасибо. Мы сами здесь управимся… – Поблагодарив жену, Джелкумян взял кусок хлеба, положил на него зелень и сыр и, откусив бутерброд, вновь обратился к Михайловскому: – Не стесняйся, бери, что на тебя смотрит. Сыр Нина сама делает. Такого в магазине не купишь.

– Большое спасибо, но я вообще-то не голоден, – поблагодарил Михайловский, но, чтобы порадовать хозяина дома, затушил сигарету, взял кусочек сыра, откусил и, покачивая головой, выразил свое одобрение. – Действительно, очень вкусно, Армен Артурович. Ваша жена превосходно готовит.

– Я новый заказ получил. Человек очень серьезный. Хочет машину красивую и редкую, чтоб только у него одного была. – Кавказец дожевал бутерброд, взял стакан и сделал глоток вина. – Прекрасное вино. Что ни говори, а французы в этом деле разбираются. Наше дурачье виноградники в горбачевскую кампанию повырубили. Лозу убили, теперь, дебилы, во Франции вино закупают. – Он сделал еще один глоток и опять без всякого перехода продолжил: – Вылетаешь сегодня вечером. С итальяшками я договорился. Все-таки жадные они люди. Чтобы деньги хорошие получить, землю носом рыть будут, а эксклюзивную машину достанут. Недели не прошло, как отзвонились и доложили, что «Кадиллак» в Дюссельдорф доставлен.

– Я не смогу. – Михайловский прикурил сигарету и, сделав пару жадных затяжек, продолжил: – Не успею. Ткаченко заезд устраивает через два дня. Я участвую. Могу опоздать… Если, конечно, очень постараться… Но это других денег стоит.

– Попробуй вино. – Джелкумян снова сделал глоток. – По-моему, кислит немного. Ты не находишь? – Он повертел стакан в руке и вылил его содержимое на землю. – Обманывают народ. Во французские бутылки местный суррогат разливают. А народ подделку отличает. Народ не любит, когда его за дурака держат. Да? – Кавказец поставил стакан на столик. Посмотрел на Михайловского исподлобья и спокойным тоном продолжил: – Я в курсе твоих дел с Ткаченко и знаю, сколько он тебе платит. Я тебе всегда в три раза больше за перегон давал, чем он за один удачный заезд. Деньги это большие, Витя, и ты об увеличении гонорара даже не думай. Неужели я на лоха похож, который за непыльную работу переплачивать будет?

– Дело не только в деньгах, – пошел на попятную Михайловский. – Вы, Армен Артурович, заказы мне даете не часто, а Ткаченко гонки постоянно устраивает. И без меня они еще ни разу не проходили. Где гарантия, что вы мне снова работу предложите, если я на гонки опоздаю? Так что какой-никакой, а стабильностью я рискую. А за риск, как вы сами понимаете, сумму надо бы поднять. – Он неторопливо взял стакан и попробовал вино. – А вино действительно с кислинкой. Но не суррогат. Хорошее вино. Просто молодое. Не обманули народ, Армен Артурович. Что в бутылке должно быть, то и налили.

– С каких это пор, Витя, ты стабильность стал ценить? А? Насколько я помню, для тебя всегда свобода дорога была, не так? – Джелкумян взял в руки стакан и, рассматривая его, философски подытожил: – Да, время течет, люди меняются. Вот и ты, Витя, мудрее и опытней стал. В качестве вин научился разбираться. Понял, что риск оплачиваться должен.

Кавказец разжал пальцы, и стакан, выскользнув, с глухим стуком упал на землю, но не разбился. Джелкумян пристально посмотрел Михайловскому в глаза. Улыбнулся одними уголками рта. Недобро.

– Не пойму только, в чем здесь для тебя риск, Витя? Насколько я знаю, гонки в шесть часов вечера начинаются. Расстояние от Дюссельдорфа до Москвы тебе, профессиональному гонщику, даже смешно обсуждать. Это не тема для умной беседы. Утром пригонишь для меня машину, а вечером поедешь к Ткаченко. Ради бога, выигрывай гонки, разве я против.

– Дорога есть дорога, Армен Артурович. Мало ли что может случиться. Чтоб к сроку успеть, надо оплату за доставку увеличить, – в очередной раз попытался Михайловский поднять цену.

– Оплата, если к сроку не успеешь, очень сильно упадет, а если быть точным, просто исчезнет. Не исключено, что вместе с тобой, Витя… – Джелкумян вздохнул, повернулся к бассейну и, глядя на воду, задумчиво проговорил: – Ты, видимо, чего-то недопонимаешь, дорогой. Машина через два дня ровно в три часа должна быть у меня. Заказчик – человек очень непростой. Я ведь уже сказал тебе. Так? Опозданий он не любит и не прощает. – Он снова повернулся к Михайловскому. Взгляд у Джелкумяна был злой и колючий. Виктору уже приходилось прежде видеть его таким. И ни к чему хорошему это, как правило, не приводило. – Ты, Витя, эти гнилые разговоры заканчивай. Я про дела твои все знаю. В долгах ты по уши, так что работа эта тебе, как воздух, необходима. Да и Ткаченко последнее время тобой недоволен. Поговаривают, ты снова колоться начал. Если вообще заканчивал… А ты вместо того, чтобы мне спасибо сказать, борзеешь, деньги выбиваешь.

Джелкумян тяжело вздохнул. Когда он увидел, что Михайловский побледнел от злости, взгляд кавказца немного потеплел, а на лице появилась добродушная улыбка.

– Вот теперь я вижу, что ты мне благодарен. Рад, что мы нашли с тобой общий язык. – Он взял рацию и, продолжая улыбаться, распорядился: – Жора, неси кейс, – затем снова обратился к Михайловскому: – Что же ты, Витя, сыр не кушаешь? А? Тебе же понравилось. Ты не стесняйся, кушай, дорогой.

Больше всего на свете, больше денег, больше героина Михайловскому хотелось сейчас придушить Джелкумяна. Он мечтал врезать по жирной харе, надеть ему на голову тарелку с проклятым сыром и утопить этого борова в бассейне. Михайловскому было противно и стыдно. Весь разговор Джелкумян разводил его, как дешевого урода. Ведь с самого начала знал, что Михайловский согласится, и не собирался прибавлять ни копейки, просто издевался над ним. Но финансовое положение Михайловского было чересчур тяжелым, и ему пришлось забыть о самолюбии и гордости. Он улыбнулся и, ничего не ответив, прикурил новую сигарету.

Жора принес небольшой черный кейс, отдал его Джелкумяну и встал за его спиной. Кавказец неспешно положил кейс на колени и, открыв его, какое-то время молча рассматривал содержимое, что-то перебирал, перекладывал, пересчитывал. Закрыв кейс, он оставил его у себя и размеренно стал инструктировать Михайловского: