Поцелуй перед смертью - Айра Левин

Не выключив мотора, он поставил машину на ручной тормоз.

— Пожалуйста… — прошептала Эллен.

Он посмотрел на нее:

— Думаешь, мне хочется это делать? Думаешь, мне это нравится? Мы ведь практически были помолвлены. — Он открыл левую дверцу. — Но тебе понадобилось умничать… — Он вышел на асфальт, по-прежнему держа под прицелом ее сжавшуюся фигурку. — Выходи, — сказал он. — Выходи с этой стороны.

— Пожалуйста…

— А что мне с тобой делать, Эллен? Не могу же я тебя отпустить. Я ведь просил тебя поехать со мной в Колдвелл, не вызывая полицию. — Он раздраженно дернул револьвером: — Выходи.

Она проползла по сиденью налево, сжимая в руках сумочку. Потом вышла на асфальт. Он показал ей револьвером, куда идти. Она оказалась спиной к полю, а между ней и машиной был револьвер.

— Пожалуйста… — сказала она, беспомощно прикрываясь сумочкой, — пожалуйста…

«Кларион леджер», Блю-Ривер,

четверг, 15 марта 1951 года

«ДВОЙНОЕ УБИЙСТВО В НАШЕМ ГОРОДЕ

ПОЛИЦИЯ ИЩЕТ ТАИНСТВЕННОГО УБИЙЦУ

В течение двух часов неизвестный человек, вооруженный револьвером, совершил два зверских убийства. Его жертвами стали Эллен Кингшип, возраст — двадцать один год, место проживания — Нью-Йорк, и Дуайт Пауэлл, двадцати трех лет, студент Стоддардского университета. Пауэлла убили в 23.10 в доме миссис Элизабет Хёниг, 1520, Западная Тридцать пятая улица, где Пауэлл снимал комнату. Согласно предположениям полиции, Пауэлл вошел в дом в 21.50 в сопровождении мисс Кингшип, поднялся на второй этаж и наткнулся там на вооруженного грабителя, который ранее пробрался в дом, взломав заднюю дверь…

…Судебный эксперт установил, что мисс Кингшип умерла около полуночи. Но ее тело нашли лишь в 7.20 утра, когда Уиллард Херн, одиннадцати лет, живущий в деревне Рандалия, проходил через поле, лежащее позади ресторана. От мистера Гордона Ганта, диктора КБРИ и друга мисс Кингшип, полиция узнала, что последняя — сестра Дороти Кингшип, которая в апреле прошлого года совершила самоубийство, бросившись с крыши здания муниципалитета.

Отец убитой девушки, Лео Кингшип, президент корпорации „Кингшип коппер“, должен прибыть в Блю-Ривер сегодня днем в обществе дочери Марион Кингшип».

«Кларион леджер», Блю-Ривер,

четверг, 19 апреля 1951 года

«УВОЛЬНЕНИЕ ГОРДОНА ГАНТА

Дирекция КБРИ приняла решение уволить Гордона Ганта (смотри репортаж на 5-й стр.) за то, что, несмотря на многочисленные предупреждения, он упорно использовал микрофоны КБРИ для злопыхательских выпадов, порой клеветнического свойства, в адрес полицейского управления. Речь идет об убийстве два месяца тому назад Эллен Кингшип и Дуайта Пауэлла. Его критика полиции по радио была по меньшей мере опрометчива. Но, учитывая, что до сих пор нет намека на решение этого дела, приходится признать справедливость критики мистера Ганта, если и не формы, в которой она выражалась».

В конце учебного года он вернулся в Менассет и большей частью сидел дома, погруженный в глубокую депрессию. Мать сначала пыталась бороться с его дурным настроением, потом сама им заразилась. Между ними начались ссоры, доходившие до яростных перепалок. Чтобы не сидеть дома и немного отвлечься от своих проблем, он опять пошел на работу в галантерейный магазин. С девяти до половины шестого обслуживал посетителей, стараясь не смотреть на красноватый отблеск медной отделки прилавка.

Однажды в июле он вынул из кладовки свой небольшой сейф, поставил его на стол, отпер и вынул газетные вырезки, касавшиеся убийства Дороти. Он порвал их на мелкие клочки и спустил в уборную. То же самое он сделал с вырезками об Эллен и Пауэлле. Потом вынул рекламные проспекты «Кингшип коппер»: он опять обратился туда с просьбой прислать ему проспекты после того, как начал ухаживать за Эллен. Он уже собрался порвать и проспекты и вдруг горестно улыбнулся: Дороти, Эллен…

И вдруг у него в сознании возникли слова: «Вера, надежда…» Это перечисление обычно кончается словом «любовь». Дороти, Эллен… Марион.

Он усмехнулся сам над собой и опять взялся за проспекты.

Но ему не удалось порвать плотную бумагу. Тогда он медленно положил проспекты на стол и стал машинально разглаживать складки, которые образовались от его усилий.

Он подвинул сейф и проспекты на край стола. Сел, взял лист бумаги, написал сверху «Марион» и вертикальной чертой разделил лист на две половины. Одну колонку озаглавил «за», другую — «против».

Для колонки «за» у него было много материала, который он почерпнул из разговоров с Дороти и Эллен. И та и другая часто упоминали Марион: что она любит, чего не любит, каковы ее мнения по тому или иному вопросу, как сложилась ее жизнь. Он чувствовал, что знает о ней все, хотя ни разу с ней не встречался: одинока, исполнена горечи, живет одна… Лучше и не придумаешь.

Сторона «за» вызывала в нем положительные эмоции. Еще один шанс. Если все удастся, о двух прошлых неудачах можно будет забыть. Три — счастливое число… Во всех детских сказках удача сопутствует третьей попытке, третьему желанию, третьему жениху…

В графе «против» он не смог написать ничего.

В ту ночь он порвал листок с колонками «за» и «против» и начал новый список: качеств, мнений, симпатий и антипатий Марион Кингшип. Он записал несколько пунктов и в дальнейшем регулярно дополнял этот список. В свободные минуты он заставлял себя вспоминать разговоры с Дороти и Эллен, разговоры в кафетериях, на переменах, на прогулках, на танцах, извлекая из омута памяти все новые и новые обрывки фраз.

Иногда он проводил целый вечер, лежа на диване и вспоминая. Он как бы сделал из одной части мозга орудие для раскапывания другой, подсознательной его части, используя его как счетчик Гейгера, который начинал тикать при упоминании Марион.

Список разрастался, его настроение улучшалось. Иногда он вынимал из сейфа бумаги, даже когда ему нечего было добавить в список, — просто чтобы еще раз насладиться своей целеустремленностью, изобретательностью, логическим мышлением. Это было почти так же приятно, как читать вырезки о смерти Дороти и Эллен.

— Ты чокнутый, — сказал он себе однажды вслух, глядя на свой список, и ласково добавил: — Полоумный.

На самом деле он так не думал: он считал себя отважным, дерзким, талантливым и неустрашимым.

— Я не хочу возвращаться в университет, — сказал он матери в августе.

— Что? — Она застыла в дверях его комнаты, маленькая, худенькая. Рука, приглаживающая клочковатые седые волосы, замерла на полпути.

— Я на несколько недель поеду в Нью-Йорк.

— Но надо же окончить университет, — жалобно сказала она. Он молчал. — Что тебе делать в Нью-Йорке — там тебе работу обещают или что?