Добрая фея с острыми зубками - Татьяна Сахарова

— Что ж это такое делается? — возмутилась я. — Какой-то гад спер у нас мясо, а нам рыбу подбросил.

— Ой., гляньте-ка, — вдруг взвизгнула Антонина, указывая куда-то в сторону кустов.

Мы все дружно повернули головы и тут же уронили челюсти. От кустов в нашем направлении деловито топал Бандит, неся в зубах жирного карася. Приблизившись, он бросил рыбку на травку и с гордым видом присел рядышком.

«Простите, братва, каюсь, мясо ваше слопал, не подавился. Но и вас голодными не оставлю. Угощайтесь! Рыбка — свежачок, только что плавала».

— Это что же получается? — всплеснула руками Антонина. — Он нам рыбы, что ли, наловил?

— Он почти все наше мясо сожрал, а там, между прочим, полкастрюли было. — Иван горестно оценивал убытки.

— Это же не кот, а уникум! — захлопала в ладоши Лариска. — Его надо на видеокамеру заснять для какой-нибудь передачи. Кот — рыболов! Надо же такое!

Не знаю почему, но у меня закрались гнусные сомнения относительно рыболовецких талантов Бандита.

То ли рожа у котяры была слишком хитрая, то ли сама я по жизни преисполнена здоровым скептицизмом…

Как бы там ни было, но Иван с Толиком живо распотрошили карасиков и поджарили их на мангале. Лакомство удалось на все сто. Зажаренные, чуть сладковатые рыбки пошли под пиво, как дети в школу. А мясом мы все равно еще вчера объелись.

Герой дня Бандит скромно вертелся неподалеку, однако участия в общем пиршестве не принимал. Есть, наверно-таки, предел у его ненасытного желудка. Но все хорошее когда-нибудь заканчивается! Вот и рыба закончилась, причем, что характерно, одновременно с пивом. Наши мужчины как-то разом пригорюнились и засобиралась. Не с их счастьем! Женским большинством мы потребовали массовых купаний.

Едва все начали раздеваться, как из камышей с противоположной стороны озера раздались отборные многоэтажные маты. По обрывочным фразам суть дела довольно быстро прояснилась, и мы поторопились убраться с берега, пока рыбаки, у которых Бандит стянул улов, не накостыляли нам по шее. А накостылять могли запросто, поскольку, кроме нас и, как выяснилось, рыбаков, на озере больше никого не было. И к тому же рыбья требуха, оставшаяся после банкета, красноречиво свидетельствовала не в нашу пользу.

Иван и Толик совершили еще один марш-бросок к трассе за пивом, и, как водится, воскресное утро снова обещало быть хмурым.

В понедельник еще до обеда нам с папой удалось рассчитаться со всеми долгами. Мы с Антониной даже успели съездить в банк и освободить из-под залога ее квартиру.

Во второй половине дня водитель, который наконец появился на работе, завез меня в салон красоты. Сегодня намечались большие планы касательно дома малютки. Правда, на этот раз я решила покрасить волосы менее радикально, заменив цвет взбесившегося баклажана на скромный оттенок бордо.

Директриса детского заведения оказалась теткой куда более недоверчивой, чем главный врач роддома. Она даже не поленилась набрать названный мною номер «местного филиала» редакции программы «Жди меня» и пятнадцать минут допрашивала Оглоедова относительно моих полномочий. Благо, я хоть Толика предупредила заранее. Но все же, подозреваю, окончательно добили директрису мифические миллионы богатого заокеанского дедушки, и она лично провела меня в помещение местного архива.

Нужные записи отыскались быстро, однако ситуация нисколько не прояснилась. Оказалось, что сын Киселевой имел тяжелый врожденный порок сердца, который не заметили в роддоме. Мальчик умер, не дожив даже до полугода. Возможно, современная медицина его и выходила бы, но в начале семидесятых у ребенка не было никаких шансов. Его сестре повезло больше. Ее в двухмесячном возрасте удочерила бездетная пара с прибалтийской фамилией Караюшкус. В деле имелись паспортные данные и все прочие координаты усыновителей. Но проблема в том, что эти данные почти тридцатилетней давности. С тех пор и советские паспорта менялись на российские, и переехать люди могли сто раз в разных направлениях, в ту же Прибалтику, например, на историческую родину.

Директриса только развела руками — после усыновления детьми занимаются опекунские советы, и дом малютки в их дела не вмешивается. Я старательно переписала в ежедневник все данные на Караюшкусов. Очень не хочется, но придется снова побеспокоить Никиту Когтева. Покинув детское учреждение, я отправилась домой.

Антонины в коттедже не оказалось, а на автоответчике меня ждало сообщение о том, что секретарша уехала на дежурный ужин с юристом. Такими темпами ребятки далеко пойдут, подумалось мне. Глядишь, скоро и свадьбу сыграем.

Накормив Бандита, я взялась приводить себя в порядок, то есть смывать с волос оттенок бордо. При том что сам цвет бальзама в этот раз был менее радикальным, въелся он намертво. Пятикратное мытье шампунем, равно как и растирание с хозяйственным мылом, ни на йоту не уменьшили бордовую интенсивность. С горя я опробовала гель для мытья посуды и кафельной плитки, стиральный порошок и даже бесхлористое соединение для удаления пятен с цветной одежды. Утекла тонна воды и бездна времени, но результат остался абсолютно нулевым. Волосы так и сияли нахальным бордовым блеском. Ядреная жидкость для чистки унитазов меня немного смутила, но все же я обработала ею кончики волос, стараясь не попасть на кожу головы. Затем, смыв чистящее средство шампунем, я на время решила прекратить бессмысленные потуги и поднялась в кабинет звонить Коптеву.

Никита отреагировал на мой звонок кучей разнузданных комплиментов и, пообещав сделать все возможное относительно поисков Караюшкусов, напомнил, что совместный ужин я задолжала ему еще за предыдущую услугу. Что поделаешь, за все в этой жизни приходится платить. Пришлось присягнуть, что мы обязательно отужинаем вместе, «как только, так и сразу…». Когтев, уловив подвох, обиженно хрюкнул в трубку, но настаивать не рискнул.

Когда я спустилась на первый этаж, Толик и Антонина уже ворковали в гостиной. При моем появлении их лица как по команде вытянулись, причем настолько, что я с ужасом оглядела свой халат, заподозрив, что он каким-то чудесным образом распахнулся. Ничего подобного. Банный халат, как ему и положено, был туго перехвачен поясом, по-пуритански зачехлив мое тело.

— Анна Дмитриевна, что это с вами? — выдохнула Антонина, хлопая глазами.

— А что?

— Зачем вы волосы перекрасили?

— Ты же знаешь, — сообразила я причину их удивления, — я перекрасилась для маскировки.

— Я знаю… Но зачем же так кардинально? И тот баклажановый цвет был вам очень к лицу.

Я повернула голову и недоуменно уставилась в зеркало. В принципе мне от природы досталось не слишком большое красноречие, но сейчас оно, кажется, покинуло меня навсегда. С баклажановыми или ярко-бордовыми волосами вице-президенту инвестиционной компании вершить дела, конечно, противопоказано. Но как прикажете жить с темно-синим затылком и ярко-малиновой макушкой?! Оттеночный бальзам, вероятно, вступил в какую-то неведомую химическую реакцию с моющими средствами, и в результате мои волосы приобрели попугаистый окрас. С таким колором не то что на работу нельзя ходить, с ним даже на улицу высовываться опасно. Менты запросто примут за агрессивного панка.