Шестое чувство - Анна Яковлева

– Ах вон оно, в чем дело! Папашка пожаловал с севера. Так ему и надо, – прошипел Антон, – нечего с такой фамилией и с такой рожей ночью по улице шастать.

Серафиму поразило, с какой ненавистью выплевывал слова сосед: этой ненавистью можно было убить не одного и не двух случайных свидетелей. Это было не расхожее обывательское чванство и жлобство, не мещанская нетерпимость к чужим правам, мнению, судьбам и чувствам. Это был принцип. Убеждение.

Что такого они с Русланом совершили? Нацистские преступники прямо-таки…

Уже было двинувшийся домой Квасов затормозил и оглянулся на отставшую Симку. Мало ли, что взбредет в голову этой дурище…

Погруженная в себя, дурища плелась следом, отбрасывая короткую тень на асфальт.

– Ты ненормальный, да? – высказала осторожное предположение Сима, когда они свернули во двор. Луна осталась на другой стороне дома, и Квасов теперь не мог разглядеть выражения лица соседки.

– По детям бы убивалась так, а не по чурке какому-то. – Почему-то хотелось как можно больней уязвить эту накрашенную, завитую, разодетую в меха чужую женщину.

Некоторое время Антон и Сима шли в полном молчании. В ночной тишине гулко цокали каблуки, шуршал песок под ногами, шаркали домашние шлепанцы и слышался отдаленный лай собак.

Видимо, все окончательно разложив по полочкам, Симка решительно обогнала соседа, взбежала на пару ступенек, оказавшись вровень с Квасовым, и выступила с обличительной речью, которая сильно проигрывала в отсутствие кафедры и микрофона:

– Квасов, ты высокомерный жлоб. Это не он чурка, это ты чурка. Чурка бесчувственная! Ты людей ненавидишь, потому что у тебя сердца нет! Я просила тебя помочь, а ты пальцем не пошевелил, только злорадствовал – как же не радоваться, видя, что кого-то забирают в ментуру? Ведь не тебя же! А теперь рассказываешь мне сказки, что его отпустят. Между прочим, от сумы и от тюрьмы не зарекайся! – На этих словах Сима жалко сморщилась и снова заплакала, тоненько подвывая и причитая, как обиженная девочка.

Внезапно Квасову стало неуютно.

Чурка? Может быть, может быть…

Чувства умерли в нем еще в первом бою. Да и сам он тогда умер. Бессердечный – тут соседка права. Оболочка без чувств и души – вот что осталось от Антона Васильевича Квасова.

Антон с завистью смотрел на плачущую соседку: счастливая, она может чувствовать. Переживать, беспокоиться о ком-то, за кого-то бояться, сходить с ума. О ком-то лить слезы, впадать в отчаяние, лишаться покоя, аппетита и сна…

В груди вдруг что-то тихо заскреблось, какое-то полузабытое желание утешить плачущего человека. Женщину. Глупую бабу, которая считает, что у нее горе.

Горе – это когда в клочья разорвало друга, с которым ты два года отпахал от звонка до звонка в казарме, полгода в учебке и с которым тебя двое суток выбивали из пустой пятиэтажки на окраине Грозного.

Или казнили перед камерой такие вот, как гражданин Бегоев, гордые и безусые мальчики из горного аула.

– Дура, – вздохнул Антон, – дура и есть!

Симка перестала выть и насторожилась: ее чуткое ухо уловило намек на сочувствие.

– Ты мне поможешь? – Соседа надо было дожать.

Сосед уже шагнул в подъезд, еще минута, и скроется в своей норе, и ей одной в чужом городе придется отбивать Руслана у своры бойцовских псов.

Шмыгая и размазывая слезы, Сима тащилась за Антоном, как коза на веревочке, и ждала ответа. В тускло освещенном подъезде разводы туши увеличивали Симкины глаза, делали лицо неузнаваемым.

«Вот ведь навязалась на мою голову», – с тоской подумал Антон.

Внезапно Квасова осенило: видимо, он еще не совершил главного подвига в своей жизни – подвига гражданского мужества во имя Юн-Ворожко.

– Помогу, – проворчал он в ответ на Симкину мольбу.

– Правда?

– Я сказал – помогу. Еще вопросы есть?

Все-таки сосед умел произвести впечатление. Интересно, какое удостоверение он предъявил менту? Симка слышала, что сейчас только ленивый не подделывает документы – удостоверения продаются в ассортименте на любом развале.

– Вопросов нет, сэр. – Сияющая Симка юркнула в лифт, укрываясь от ужасного, злобного, но совсем не страшного соседа.

…Утром Квасова поднял с постели звонок в дверь.

Проклиная себя, незваного гостя и весь белый свет в придачу, Антон заглянул в дверной глазок и чуть не рухнул, обнаружив со всех сторон обмятую оптикой родственницу соседки – Наину. Епэрэсэтэ…

Невообразимый беспорядок, царивший в жилище Квасова, не был предназначен для посторонних глаз. Центральное место в этом беспорядке занимал диван с разобранной постелью – редкий случай, когда Антон лег спать трезвый и расстелил простыню, и даже заправил одеяло в пододеяльник.

Квасов под пытками не признался бы себе, что все это он проделал, представляя, что угорелая соседка вломится к нему среди ночи за солью, спичками или еще с какой-нибудь не менее дебильной просьбой. Антон ничему бы не удивился.

«Никакого покоя с этими Юн-Ворожко, или как их там. Идиот, связался с семейкой. Скоро на шею сядут», – прыгая на одной ноге и не попадая в брюки, поддерживал в себе нужный градус враждебности Антон.

Пора сворачивать этот месячник любви к ближнему, который растянулся почти на полгода. Пора ставить точку в этой гуманитарной акции.

Как ни сильно обозлен был Квасов, от его внимания не ускользнул тот факт, что родственница Серафимы сильно взволнована.

Сам по себе факт ничем не примечательный – женщины вообще любят панику устраивать на ровном месте.

Удивляло другое: дальнейшее поведение Квасова – вот его точно обычным не назовешь. Возможно, потому, что в обороне ветерана уже зияла брешь, нанесенная Dana65 и Серафимой.

Началось с того, что Антон впустил Наину дальше порога – это было против его же собственных правил.

Оказавшись в тесной прихожей, гостья уставилась на костюм, дожидавшийся Квасова на плечиках в прихожей, на две медали («За отвагу» и «За службу на Кавказе») и орден Мужества.

– Нам так повезло, что ты живешь в нашем доме, – заговорила женщина срывающимся голосом.

– Пройдете? – зачем-то предложил Антон, забыв все, что обещал себе насчет месячника любви к ближнему. Очевидно, тетка Серафимы обладала даром внушения. Скорее всего, именно так. Дар внушения – вот в чем секрет этих женщин. И каждая использует Квасова как полигон для совершенствования навыков, этакие курсы повышения мастерства.

– Если это удобно.

Квасов провел гостью на кухню, по пути переставил сковороду со стола на плиту – порядок навел.

Наину смутил этот порыв.

– Антон, пожалуйста, не беспокойся, мне и так неловко. Спасибо тебе за все. – Дыхание сбилось, Наина с трудом справилась с собой.