Жестокие люди - Дирк Уиттенборн

– Мам, прости меня. Ты права насчет выпивки. Я сделал ошибку. Честное слово, если я сделаю это еще раз, то прямиком отправлюсь в ад. – Мама начала плакать еще до того, как я упомянул о преисподней.

– Милый мой мальчик, это все, что мне было нужно. – Мне это было прекрасно известно, и именно поэтому я врал так беззастенчиво. – Просто я беспокоюсь о тебе, и хочу, чтобы ты был счастлив…чтобы мы были счастливы… и сейчас, и потом.

– Знаю, мама. – Удивительно, но, когда она, плача, обнимала меня, мне было очень хорошо, и в то же время у меня было такое чувство, что я не просто сказал то, что думаю, а действительно обрек себя на вечное проклятие.

– Все у тебя будет хорошо, Финн. – Я в этом вовсе не был уверен. – Позвони мне, чтобы я приехала и забрала тебя, когда вы закончите. – Мама протянула мне трость, которую я должен был отдать мистеру Осборну.

– Мама… – Она взглянула на меня вверх, когда я выходил из машины. – Я все еще под домашним арестом?

– Нет, Финн, конечно, нет. – Когда она покатила назад, и я услышал, как она начинает напевать еще какую-то дурацкую песню «Битлз», то чувство вины мгновенно исчезло.

Дом Осборна занимал площадь, приблизительно равную половине городского квартала. У него было шесть колонн, крыша, словно у древнегреческого храма, и фонтан размером с бассейн – с бронзовыми нимфами и еще каким-то типом, который держал трезубец. Все это напоминало мне декорации, оставшиеся после съемок фильма о гладиаторах. Когда я шел к входной двери, то вспомнил, как в «Спартаке» они говорили: «Идущие на смерть приветствуют тебя». Не успел я дотронуться до кнопки звонка, как массивная бронзовая дверь со скрипом приоткрылась. Мне стало страшно. Это была жена Осборна. Она была одета в черный брючный костюм с большими белыми пуговицами. А на лице у нее сияла улыбка – губы были накрашены кроваво-красной помадой. При свете дня она меньше напоминала мумию, скорее – старшую злобную сестру Круэллы де Виль.

– Здравствуйте, меня зовут Финн, – сказал я, протягивая ей руку. Но вместо того, чтобы пожать ее, она мягко взяла меня за подбородок и повернула мое лицо к свету, после чего пристально уставилась на меня через очки, которые висели на ее шее на украшенной драгоценными камнями золотой цепочке.

– Сходство небольшое, но, судя по тому, чему я была свидетелем вчера ночью, ты унаследовал его гормоны, в этом не может быть никакого сомнения. – Руки у нее были холодные и влажные.

– Вы знакомы с моим отцом?

Она рассмеялась и отпустила мой подбородок.

– Да. И настолько близко, насколько это вообще возможно.

Ничего себе! Мне было трудно представить, что папа, который так свежо выглядел в этом фильме про яномамо, может иметь что-то общее с этой засушенной виноградиной миссис Осборн. Впрочем, я прожил в Флейвалле достаточно долго, чтобы понять, что здесь вообще все возможно. Одно я знал наверняка: она говорила о чем-то, о чем я и понятия не имел, и вовсе не был уверен, что хочу об этом знать. Дворецкий Герберт стащил с лестницы круглую коробку, и вручил ей сумочку с логотипом фирмы «Hermes». Первый раз в жизни я увидел дворецкого. Вообще-то, он был больше похож на дипломата: только униформа его выдавала.

Миссис Осборн набрала несколько цифр на замке сумки, открыла ее и проверила содержимое. Лежащих там брюликов хватило бы на то, чтобы украсить витрину в магазине «Тиффани». Тогда она с довольным видом захлопнула сумочку и крикнула через плечо:

– Я уже уезжаю, так что подслушивать не буду, знакомьтесь на здоровье.

Как только дворецкий закрыл за ней дверь, открылась дверь, ведущая в библиотеку. Из нее вышел Осборн.

– Что ж, теперь, когда мы можем быть уверены, что моя жена действительно оседлала свое помело, мы и вправду можем поговорить о том о сем. – Голос у него был низкий, и какой-то смешной. Он напомнил мне Фогхорна-Легхорна.

Только Осборн говорил не так медленно. Он был одет в гавайскую рубашку, на которой было написано «Aloha», и блейзер с эмблемой Нью-Йоркского клуба яхтсменов, а также старые военные брюки цвета хаки, которые впрочем, были хорошо выглажены. На ногах у него были золотистые мокасины из тюленьей кожи.

Я прошел за ним в библиотеку, которая была размером с домик, в котором жили мы с мамой. Полки доходили до самого потолка, и все они были набиты книгами. Еще там стояла раскладная лестница, но мне сразу стало ясно, что он на нее давненько не взбирался. На стене висела картина с изображением обнаженной женщины. Кожа у нее была синяя. Нарисовал ее Пикассо – судя по полуметровой подписи. Кроме того, комната была украшена множеством черно-белых фотографий, на которые мне было бы очень интересно взглянуть, но как-нибудь в другой раз – сейчас у меня в голове вертелось столько вопросов, что у меня не было желания любоваться красотой окружающей меня обстановки.

– Неужели миссис Осборн правда знает моего папу? – На улице было не меньше девяноста градусов и кондиционер работал во всю мощь, но в камине горел огонь.

– Это она так думает. – Осборн подбросил в огонь еще одно полено, из камина вылетели горящие щепки и упали на персидский ковер. Он беззаботно отшвырнул их ногой обратно, даже не заметив, кажется, что они оставили на ковре отметины.

– Как это понимать?

– Моя жена убеждена, что я – твой отец.

У меня появилось такое чувство, словно меня кто-то лягнул меня ногой прямо в живот.

– Не беспокойся, это не так.

– Тогда почему она так думает? – Я был зол. В основном, потому, что они все никак не оставляли меня в покое. Но и потому, что на какую-то долю секунды я почувствовал, как где-то в самой глубине своего жадного сердца я возрадовался тому, что могу унаследовать частичку этого великолепия.

– Она может думать так по двум причинам, но ни одна из них тебя не касается. Понятно? – Он отрезал кончик сигары и засунул ее в рот, даже не поднеся к ней зажигалку. Он не собирался отчитываться в своих действиях перед кем бы то ни было, и уж тем более перед желторотым юнцом. – С другой стороны, никогда не узнаешь, можно ли доверять человеку, если не расскажешь ему о том, что для тебя действительно важно. Поэтому я расскажу тебе. Итак, во-первых: мне не очень приятно говорить об этом, но где-то по этой планете действительно бегают незаконнорожденные ребятишки, отцом которых являюсь я. Я был влюблен в их матерей… чаще всего. В общем, хорошо ли это, плохо, или это вообще неважно, но у всех моих отпрысков есть счета в банках, которые я для них открыл. Так что, хоть они и самые обыкновенные ублюдки… Но только я не ублюдок. Что касается второй причины… – курить незажженную сигару ему явно не понравилось, и тогда он чиркнул спичкой. – То, что я курю сигару, и то, что я говорил сегодня, навсегда останется между нами?

– Ясное дело. А вторая причина?

– Вторая причина – твоя мама. – Я знал это, но все-таки был шокирован.

– То есть вы с моей мамой… – Он знал, о чем я говорю. Миллиардер улыбнулся и сощурил глаза, словно он смотрел на солнце, а не на синий зад, стоивший четыре миллиона долларов.