Дневник - Генри Хопоу

в тот момент Саша? Я не хотела говорить перед всем классом, но я видела его в школьном дворе, хотя родителям он — а они мне — сказал обратное.

Вроде бы, я начал уходить от ответственности. Вроде бы, все карты были в мою пользу. Я мог бы свалить все на Волка, но мы с ним сидели в одной лодке и, коснись чего, он бы потащил меня с собой на дно. Дело не в пожаре: он в нем ни при чем. Дело в компромате, который у него был на меня. У меня, конечно, тоже был на него компромат, но он не решение. Мой компромат напрямую отразился бы на мне, на моем будущем. Нужно было что-то придумать, как отвести Саню в сторону от лишних вопросов НН, от допроса — тем более. «Ему стало плохо», — вспомнил я слова Поли, когда она отмазывала меня от прогула, и решение само залетело в голову, и вылетело изо рта:

— Поклянитесь, что никому не скажете. Я дал клятву никому не рассказывать…

— Клянусь. — Он наклонилась, взяла меня за руки. Заглянула в глаза.

— Я был в туалете. Саша тоже был в туалете. Я помогал ему… Он… Он… — Она понимающе кивала. — Он… Он наложил в штаны… Только никому… И не спрашивайте его об этом, не упоминайте, иначе он на меня обидится.

— Обещаю. Про тебя ведь… — Она промолчала, вероятно не решившись упоминать про выдуманное Полей расстройство моего желудка. — Так что же было потом?

— Когда началась тревога, когда началась толкучка, я вернулся в класс за рюкзаком Саши. Вас там уже не было. В рюкзаке была спортивная форма. Он переоделся. Мы вместе вышли на улицу. Я предложил ему присоединиться к классу, но он сказал, что не в силах, что не хочет второй раз… ну… это… Вы его просто не видели.

— Ты — большой молодец, что рассказал, Илья. Я уже не знала, что и подумать. Злые мысли окружили меня, давили.

— Спасибо. Теперь мне можно идти домой? — Я уже был на быстром старте. Мне скорее хотелось рассказать о случившемся Витьке и Вике, показать им видео. Поделиться с тобой, хоть ты и присутствовал.

— Сначала нужно рассказать все это Валентине Рудольфовне.

— Директрисе? — Глаза сами стали испуганными, а я понадеялся, что НН сжалится и отпустит меня. — Может, вы сами ей все расскажете?

— Не бойся, Илья, я буду твоим адвокатом.

Она взяла меня за руку.

Я не мог ничего поделать, не мог убежать, не мог отказаться от сомнительного похода к директорше. Как бы усердно не старался оттянуть время, волочась по коридору, в некоторых местах которого виднелись капли спекшейся крови, у кабинета директрисы мы оказались раньше, чем мне представлялось.

Чтобы вырасти в глазах Натальи Николаевны, чтобы быть джентльменом, я, словно под гипнозом, потянулся к ручке, чтобы открыть дверь и пустить даму вперед. Даже прокрутил в голове движение: вращение рукой и поклон, да только дверь резко раскрылась, и я получил по лбу, будто в кабинете ВР произошел взрыв. Но взрыва не было: дверь с ноги вышиб Козлов. НН не успела отойти, он врезался в нее плечом. Она пошатнулась.

— Куда прешь, тича? — Козлов усмехнулся, шлепнул ее по попе. Я думал, ему достанется, но ошибся. Потом он заметил меня и толкнул. Я упал. — Хай, кегля!

Он узнал меня, но это ничего для него не значило. Он просто пошел по коридору походкой крутого парня, а я посмотрел ему вслед. Его смайл посмотрел на меня, оскалил зубы, высунул язык.

Ты снова загудел за моими плечами. Металлический треугольник уже был готов.

— Мерзкий тип, — сквозь зубы прошипела НН, поднимая меня с пола.

Кабинет директрисы напоминал школьную библиотеку, только вместо книг на полках и в шкафах по двум стенам, справа и слева, находились папки с документацией. У дальней стены, между двух прикрытых бархатными шторами окон, стоял дубовый стол. Перед ним на полу — красный ковер, за ним в кожаном коричневом кресле сидела, как царь на троне, и смотрела на нас, как на подданных, директорша. За ее спиной на стене висели две фотографии: нашего президента и… Угадаешь? Нет же! Рассмешил!))) По-твоему, одной фотографии ей было мало, и она повесила две фотографии президента? Почему не пять?

За ней, рядом с фотографией президента, висела бо́льшая в размерах, в позолоченной рамке фотография Козлова, Профессор. Ты понимаешь? Вот и я до сих пор ничего не могу понять: на одном уровне с президентом — школьник, забияка, хмырь! И этот хмырь наблюдал на нас свысока.

— Присаживайтесь, молодой человек, — ВР показала на деревянный стул возле стола. Старый, потрескавшийся, качающийся на ножках стул. Такие стулья были раньше у нас дома, пока папа не отвез их на дачу, пока не сжег их там. Такие стулья до сих пор можно увидеть у мусорных контейнеров. Одинаковые стулья. Коричневые стулья с протертыми до фанеры сиденьями.

Сел. Заноза впилась в попу, но виду я не подал.

— Молодой человек…

— Илья, — помогла ей НН.

— Илья, я знаю, что тебя не было на уроке, когда сработала пожарная сигнализация. Об этом мне рассказала твоя классная руководительница. Также мне известно от пожарных, что тревога сработала не сама по себе, а по нажатию на соответствующую кнопку, коих полно по всей школе. Да они всюду, куда не посмотри. Намечается вопрос: не ты ли был инициатором?

— Я…

Она перебила:

— Ты! Я так и думала! — Она ударила кулаком по столу.

Я вдавил голову в плечи. Пожалел, что не черепаха.

— Валентина Рудольфовна… — хотела было заступиться НН.

— Помолчи, Мать Тереза!

— Я… я… я ничего не делал. Вы меня не дослушали, — едва выдавил я.

Я был в западне. Шансов выкарабкаться не оставалось. Директорша могла надавить, запугать, потянуть за ниточку, но я не сдавался.

— Значит, не мямли и говори по существу, молодой… Илья.

Наталья Николаевна села рядом со мной, взяла за руку. Поначалу хотелось вытянуть ладонь из ее хвата, но потом, рассказывая свою легенду от начала и до конца директрисе, я уже сам сжимал ее ладонь. Это помогало, Профессор. Безусловно, помогало. Когда речь дошла до Сани Волка, НН сжала ладонь, и я понял, что лучше промолчать, недосказать, утаить. Директрисе не нужно было знать лишнего, даже классная это знала, предчувствовала. Она и вправду была моим адвокатом, была почти мамой. Недаром поется в песне: «Учителя — почти родители».

Директриса задавала наводящие, порой излишние, вопросы. Прокурор в зале суда, так сказать. Даже два портрета над ее головой понимали: она хочет