Незнакомка из Пейроля - Франсуаза Бурден

– Почему Юлии не дали другое имя?

– Ей изменили бы имя только в том случае, если бы ее кто-то удочерил. В случае Юлии об этом не могло быть и речи.

– Но мама должна была ходить к ней, видеться с ней…

– Конечно нет. Когда мать официально отказывается от ребенка, она теряет все свои материнские права. В любом случае, Камилла была вынуждена расстаться с прошлым, чтобы начать новую жизнь.

– Значит, она таким образом начала жизнь с чистого листа? Пристроила Юлию в больницу и забыла о ней?

– Не говори глупостей! – резко перебил Анри. – Забыла! Да не было дня в ее жизни, чтобы она не думала о ней.

– Когда она рассказала тебе об этом, было уже слишком поздно? Она не могла ничего сделать, чтобы забрать дочь к себе?

– Я уже объяснил тебе, почему это было невозможно. Анри был напряжен, ему не хотелось продолжать этот разговор, но он сделал над собой усилие.

– Твоя мать была очень привязана к Адриану. Он был здоровым мальчуганом, и она обожала его… Потом она ждала тебя, и ты была для нее настоящим утешением.

Паскаль снова увидела, как он сжал пальцами виски, и ей показалось, что она подвергает его мучительным страданиям. Снова наступило молчание.

– Мне бы больше не хотелось внезапно узнавать еще о каких-то вещах, – пробормотала она наконец.

– Если бы ты не купила Пейроль, то…

Он снова повторял эту фразу. Что еще он мог скрывать? Она хотела расспросить его о том, как он познакомился с Камиллой, узнать, почему ему захотелось связать свою судьбу с женщиной, способной отказаться от своего ребенка, но она не имела права рыться в прошлом своих родителей, и ограничилась лишь одним вопросом:

– Адриан знает об этом?

– Отчасти. Ему, как и всем остальным, сказали, что ребенок умер. Но для него она ничего не значит, их не объединяет общая кровь.

– Фактически она не значит ничего ни для кого, не так ли? Мамы больше нет, Рауль Косте исчез, словно его и вовсе не было, Монтаги умыли руки, ты не хотел в это вмешиваться, Адриану было все равно… В итоге остаюсь я одна, кого это волнует?

– Ты?

– Я хочу… увидеться с ней. Я думаю, что можно что-то сделать.

– Так вот чего ты хочешь! Ты надеешься увидеть сестру, которая с радостью бросится в твои объятия? Боже мой, Паскаль, ты же врач, ты же сама должна знать, что ты увидишь. Скорее всего, она вообще не дожила до этого времени. У Юлии остался мозг двухлетнего ребенка, она тебя совсем не знает, поэтому вряд ли будет тебе рада. Опустись на землю, моя дорогая дочь!

Мысль об их встрече была для него невыносима.

– Твоя мать не хотела, чтобы эта встреча состоялась, поэтому она ничего и не говорила тебе.

– Но ты, отец, мог бы рассказать мне об этом после того, как мама умерла.

– Ну и упрямая же ты! Мне кажется, будто я бьюсь головой о стену… Ты считаешь Юлию жертвой, а свою мать палачом, хорошенькое дельце! Теперь послушай меня, Паскаль. Если бы можно было все вернуть назад, я бы ничего тебе не сказал и позаботился бы о том, чтобы уничтожить это дурацкое свидетельство. Сколько ты еще будешь пережевывать все это? Разве от этого кому-то лучше? Ты понятия не имеешь о том, что пришлось пережить твоей матери. Раз ты посмела заявить, что она забыла о Юлии, то я тебе отвечу, что она умерла после сорока лет непрерывных мучений. Сейчас, где бы она ни была, она нашла успокоение. А я на твоем месте не стал бы строить из себя судью.

Он подошел к столу, на который Паскаль положила свидетельство, открыл его и указал на одну из страниц дрожащим пальцем.

– Юлия Ньян. Ты знаешь, что это означает?

– «Беззаботная», – прошептала Паскаль. Он удивился, что она это знает.

– Боже мой, – пробормотал он.

Он посмотрел своей дочери прямо в глаза, затем отвернулся.

– Я устал, пойду немного отдохну перед обедом.

Тяжело шагая, он направился в свою комнату. Несмотря на то что было холодно, он открыл окно и оперся локтями на подоконник. Ему была дана возможность быть искренним, абсолютно искренним, но он не воспользовался ею.

«Когда ты узнал об этом, было уже слишком поздно? Почему она ничего не сделала, чтобы забрать дочь к себе?» Конечно, он не стал отвечать на эти вопросы. Паскаль и так уже знала слишком много. Будь проклято это семейное свидетельство. Зачем Камилла сохранила его, причем так плохо спрятала?

Анри выглянул из окна. На окутанных сумерками деревьях кое-где разрослись шары омелы, напоминающие формой птичьи гнезда. Паскаль нужно было вызвать обрезчика, чтобы он спилил пораженные ветки, пока растение-паразит не распространилось на другие деревья. Говорил ли ей об этом Лестрейд? В последний раз, когда Анри вызывал садовника, он велел ему оставить Паскаль в покое и прислать счет за цветочные луковицы. Эти цветы были священными, и Лестрейд знал это.

Он высунулся из окна, чтобы получше разглядеть гибискус. Летом, когда его покрывали белые и сиреневые цветы, он был необыкновенно прекрасен. Анри хорошо помнил тот день, когда принял решение посадить это тропическое растение на месте сгоревшей мастерской. Он надеялся, что таким образом быстрее забудется происшедшая здесь трагедия. Увидев фотографию этого растения в каталоге, он решил, что это как раз то, что нужно. В то время его еще интересовал внешний вид парка, и он тратил на его обустройство немалые деньги. После смерти Александры он почти ничего здесь не менял и многих удивил своим решением остаться в Пейроле. Ну зачем ему было уезжать!

Зимой гибискус выглядел обычным безжизненным кустарником. За ним слабо просматривалась оранжерея, в которой Камилла проводила немало времени, колдуя над ящичками с элитной рассадой. Он не мог вспомнить, когда именно ее охватила страсть к цветоводству. По-видимому, так было всегда, поскольку почти во всех своих воспоминаниях он видел ее с секатором или ведерком в руках. Боже, как она была прекрасна в своем канотье поверх прямых черных волос! Женитьба на Камилле довольно быстро вытеснила из его памяти Александру, и ему казалось, что он женат впервые.

Этот негодяй Косте бросил жену с ребенком на руках, поэтому она легко получила развод. Необычайная ранимость Камиллы, ее слезы, катящиеся из огромных черных глаз, и то, как она молитвенно складывала руки, взывая к помощи, обезоруживали Анри. Заботясь о ней, он чувствовал себя зрелым, сильным, нужным ей мужчиной. Он решил, что стал для нее жизненно необходимой опорой, и не сомневался, что, окружив ее заботой и любовью, поведет по жизни рядом с собой. Когда она маленьким клубочком прижималась к нему ночью в супружеской постели, он считал, что сделал ее счастливой. Увы, с годами он понял, насколько ошибался в своих предположениях.

Ему стало холодно, и он закрыл окно. Постояв немного в темноте, он прилег на кровать, не зажигая света. Гнев Паскаль рассердил его. Он не считал себя обязанным отчитываться перед дочерью, которая пыталась судить его, не зная многих деталей его жизни с Камиллой. Конечно, он мог рассказать ей все…