Кто в чемодане живет? - Дарья Донцова

– Какой, на фиг, пончик? – скорчил рожу Виктор. – Кто эту чушь вам напел?

– Татьяна, – тут же сдал я девушку.

– Ой, дура! – завопил Виктор. – На фиг, все книги перепутала! Вы Санчо Панса.

– Верный слуга Дон Кихота Ламанчского? – уточнил я. – Санчо Панса… А… Понятно… Санчик Пончик.

– Девки читать не умеют, им что Сервантес, что сервант, все едино, – хмыкнул Виктор. – Внимание. Репетиция. Видите дорожку?

Я кивнул.

– Едете по ней на Эльдаре Эдуардовиче. Упаси господь вас обозвать его Эдуардом Эльдаровичем, мало не покажется. Когда доплететесь до большой трибуны, где сидят жюри, друзья и прочие, надо притормозить, воздеть руки к небу и заорать: «О! О! О!» Совсем не сложно!

– Безобразие! – загудел сзади бас. – Что за костюм!

Я обернулся и увидел невысокого, животастого, красного, вспотевшего мужчину в кожаной жилетке.

– Вы тут главный?

– Нет, он, – мигом ответил я, показывая на режиссера.

Толстячок надулся и зашумел:

– Мне обещали роль Санчо Пансы. Вместо этого я теперь Дон Кихот. Костюм не по размеру. Велик! Брюки как на Эйфелеву башню сшиты и на животе не сходятся.

Я незаметно поддернул пытающиеся сползти с меня слишком широкие и короткие белые колготки, потом подхватил излишне большие шорты.

– Но! Главное! Конь! Здоровенный! – возмущался незнакомец. – Огромный! Зубы, как у мамонта! И мне на нем езхать?!!

– Начало через десять минут, – продекламировал динамик.

– Катя, разберись, – велел Виктор и удрал.

– Я Таня, – обиженно уточнила девушка. – А вы кто?

– Кукушкин, – представился толстяк.

Вот тут до меня наконец дошло, что случилось. Меня по какой-то причине забыли внести в список. Когда секьюрити спросил: «Вы Кукушкин?», я почему-то решил, что в бумаге неверно написали мою фамилию, и ответил: «Да». Ан нет, вот он, настоящий Кукушкин. Маленький, толстенький, настоящий Санчо Панса. А я, вероятно, Дон Кихот – данный герой книги Сервантеса обладал высокой худощавой фигурой. Надо объяснить недоразумение и живо все исправить.

– Конь ужасен, – злился тем временем мужчина.

– Стойте, – попросила Таня. – Вы Кукушкин?

– Он самый, – кивнул толстяк, – Илья Петрович.

Таня повернулась ко мне:

– И вы Кукушкин?

Я набрал полную грудь воздуха.

– Видите ли, случилось…

Продолжение фразы застряло в горле. На дорожке, которая ведет от парковки к раздевалке, появился двухметровый квадратный амбал, который вел под уздцы слонопотамоносорога.

– Полюбуйтесь на коня, – враз осипшим голосом прохрипел Илья Петрович, – за все богатства мира на него не сяду.

– И вы Кукушкин? – повторила Таня.

Я оторвал взгляд от монстра с гривой и малодушно соврал:

– Да! Иван Павлович! И я Санчо Панса, для меня ослик.

– Просите что хотите, но я не сяду на живую гору с зубами, – запаниковал настоящий Кукушкин, – он меня укусит, сожрет. Нет, нет.

– Герман, бери хозяина, – приказал властный женский голос, – наряжай в этого Пихота, устраивай на лошади, и пусть не выкаблучивается.

В зоне видимости очутилась дама, до оторопи похожая сразу на всех: на Зюку, Коку, Маку, Люку, Николетту.

– Но, Лиза, я упаду, сломаю шею, умру, ты останешься вдовой, – попытался запугать супругу толстячок.

– Богатой вдовой, – подчеркнула дама, – существительное «богатая» скрасит мне горечь потери мужа! И еще хорошая новость: если ты уедешь на кладбище, мне более не придется встречаться с твоей мамашей! Герман! Вперед! Наряжай хозяина! Не стой кипарисом.

– Нас определенно из-за одинаковых фамилий и инициалов перепутали, – неожиданно сообразил Кукушкин, – вот он вылитый Дон Кихот. Ему коня дайте! И, дорогая, «богатая» – это прилагательное.

– Молчать! – скомандовала Лиза. – Не умничай!

– Наше милосердно-благотворительно-показательно-развлекательное шоу стартовало, – заорал динамик, – перед жюри гарцуют три мушкетера.

– Ура, – закричали вдалеке голоса, – ура!

– Через минуту мы увидим Даму с собачкой, потом Буратино с Мальвиной, следом Дон Кихота и Санчо Пончика! – доложил динамик. – Музыка!

Раздался бравурный марш.

– Герман, займись, наконец, хозяином, сажай хозяина, – приказала женщина стоящему молча рядом с ней мужчине.

– Иван Павлович, забирайтесь на Эльдара Эдуардовича, – засуетилась Таня.

– И как это сделать? – осведомился я. – Прошу простить, я никогда не ездил на осле. Один раз в детстве в возрасте пяти лет катался в Московском зоопарке на пони, но меня поместили в тележку. Приключение мне не понравилось, маленькая лошадка отвратительно воняла. Осел тоже не очень… не розами пахнет и не жасмином. Хоть я и не люблю резкие ароматы, но лучше уж ишаку благоухать лилией.

– Я помогу вам, – пообещала Таня, – главное, не издавайте громких звуков, животина их до поноса боится. И не перепутайте его имя, иначе он встанет и дальше не пойдет, пока не извинитесь.

– Помните роль? – спросила Таня, когда я, восседая на ослике, оказался на финишной прямой, которая вела к трибуне с гостями и жюри.

– Медленно проехать по дорожке, притормозить около судей, поднять руки, сказать торжественно: «О!» – и ускакать прочь, – перечислил я.

– Вы самый умный и понятливый, – польстила мне Таня, – держите Эльдара Эдуардовича за поводья. Умоляю, не перепутайте его имя.

– У меня цепкая память, – заверил я девушку и поелозил в седле.

– Вам удобно? – осведомилась Татьяна.

Мужчине не пристало жаловаться на трудности, говорить правду: «Мне дурно, от ишака мерзко воняет, седло жесткое, мои ноги касаются земли, поэтому придется ехать с поджатыми конечностями, я выгляжу полным идиотом в белых колготках, атласно-парчовых штанах, рубашке в кружевах и дурацком плаще» – не стоило. Но ведь ничто не вечно. Считается, что на перстне у Соломона была надпись: «Все проходит». Надо вспоминать сие изречение, гарцуя на осле перед публикой.

– Лучше не бывает, – заверил я девицу.

– Ох! – подпрыгнула та. – Чуть не забыла! Не шевелитесь! Замрите!

Быстрее мухи Татьяна метнулась влево, через пару секунд вернулась и натянула на мою голову вязаный шлем, от которого несло дешевыми духами, табаком и гнилью.

Я чихнул.

– Будьте здоровы, – от всей души пожелала Таня и воткнула в шлем большую искусственную розу, – ну вот, последний штришок.

Потом она похлопала осла между ушами.