Небьющееся сердце - Инна Бачинская

Оля отложила бутерброд и поднялась.

– Ты куда? – удивилась Риека.

– Мне пора, спасибо. – Оля пошла из кухни.

– Куда? – Риека схватила ее за локоть. – Я ж по-хорошему! У меня мать такая же неприспособленная. Сядь! – Она силком усадила Олю на табуретку. – Если бы не я, она бы давно с голодухи померла.

Оля закрыла лицо руками и расплакалась; ей было стыдно, но она ничего не могла с собой поделать. Она плакала, некрасиво всхлипывая и икая.

– Да что ж ты ревешь! – закричала Риека, вскакивая. – Не реви, а то я тоже! Я ж по-хорошему… Давай по коньячку! – Она достала из шкафчика бутылку; плеснула коньяк в чашки. – Сейчас вмажем!

– Кар-р-раул! Кр-р-рошка! – заголосил вдруг попугай, боком доковылял до чашки Риеки и проворно сунул туда голову.

– Пошел вон! – заорала Риека, хватая чашку. – В клетку посажу!

– Кор-рова! – огрызнулся Киви, поворачиваясь к ним задом и при этом смахивая своим роскошным хвостом солонку и опрокидывая бутылочку с соевым соусом.

Оля засмеялась сквозь слезы.

– Убью! – рявкнула Риека и схватила попугая; тот ущипнул ее за руку, она громко взвизгнула и понеслась из кухни.

– Кор-рова! Кар-р-раул! Дур-р-ра! Тур-р-рист пр-роклятый! – орал попугай. – Жиззз пр-р-ропащая!

– Ну, скотина! – запыхавшаяся Риека вернулась в кухню. – Иногда на него находит. Это он из-за тебя перевозбудился. Ну, давай! Бери! – Она взяла чашку.

– Почему он говорит «турист проклятый»?

– Это про моего покойного мужа, он у него враг номер один.

– Твой муж умер?

– Живой, что ему сделается.

– А-а, – протянула озадаченная Оля и взяла чашку.

– Приходящий он у нас, туда-сюда, туда-сюда! То он со мной не может, то он без меня не может. За нас!

Они чокнулись чашками и выпили. Оля закашлялась, и Риека сунула ей кусок сыра.

– Почему же враг?

– Не знаю. Ненависть с первого взгляда. Физиология. Или химия.

– А где он сейчас?

– У своей мамочки. Отдыхает от меня. – Риека закатилась, сгибаясь пополам от переполнявших ее чувств, оглушительным бухающим «ха-ха-ха», делая долгие паузы после каждого «ха». Из комнаты ей вторил пленник Киви, резко и пронзительно выговаривая: «Ха-ха-ха!»

– Переживем! – заключила Риека, отсмеявшись. – Без машины только стремно. У меня прав нет. Учил он меня! – Она всплеснула руками. – Учитель, блин! Достал! «Давай жми!» «Не гони!» «Жми!» «Не гони!» И главное, все такие нервные! Чуть что, сигналят, подрезают, водить ни хрена сами не умеют. А ты водишь?

– Вожу. Не очень еще, правда.

– А права?

– Есть, конечно.

– Настоящие? Сама получала или купила?

– Я на курсы ходила, муж заставил. Настоящие.

– Ты замужем?

– Была. Уже нет.

– Ну и правильно. Без мужика легче прожить. Слушай… – Она задумалась на миг. – Слушай, иди ко мне экономкой и шофером, а? Дуй в гостиницу за шмотками и обратно, у меня сегодня гости, а этот срач я до новых веников не разгребу!

Как ни странно, но родное «до новых веников», которое часто повторяла Старая Юля, решило дело, и Оля согласилась.

«Риека, конечно, странная девушка, – подумала она, – но – личность! Такой палец в рот не клади, как говорит Старая Юля. Помочь, в случае чего, сможет…»

И она отправилась в гостиницу за вещами.

К восьми вечера стол был накрыт, а в квартире наведен относительный порядок. В вазе стояли кудрявые розовые космеи, сорванные Риекой в ящике на балконе. Сияла люстра, хотя за окном было еще светло, что придавало гостиной торжественный вид. Сверкал хрусталь и матово отсвечивал на белой скатерти мельхиор; гипюр на окне «дышал» от легкого вечернего ветерка. Риека поставила свой любимый диск «Вечер при свечах» Ричи Клейдермана и взволнованная носилась из спальни в гостиную, представая перед Олей каждый раз в новых туалетах. Киви принимал самое живое участие в показе мод. Он хохотал, хлопал крыльями и кричал гадости на разные голоса.

– Ну, как? – спрашивала Риека, появляясь перед Олей в ярко-красном полупрозрачном пенджабском костюме – шароварах и тунике, щедро отделанных золотой парчовой каймой.

– Кошмар! – кричал хриплым басом Киви, которому передалось волнение хозяйки.

Оля выключала пылесос, критически рассматривала Риеку и говорила:

– Красиво, но для первого визита, я думаю, слишком экзотично. Тысяча и одна ночь. В самый раз для гарема.

– То, что надо! Мужика нужно бить наповал! Как только войдет – бац! Гарем… ты бы знала. Библиотекарша! – фыркала Риека и бежала переодеваться. Появлялась через минуту в коротеньком платьице из шкуры фальшивого леопарда и сандалиях с ремешками, до колен оплетающими ее длинные ноги. – Ну?

– Копья не хватает! И в Африку охотиться на слонов.

– Кар-р-раул! – визгливо поддерживал ее Киви.

– Ты бы понимала! – сердилась Риека и снова исчезала в спальне.

Наконец, по обоюдному согласию, они остановились на скромной белой шелковой блузке, которую Риека тут же расстегнула до пупа, короткой черной юбочке и черных лодочках на низком каблуке.

– Чисто библиотекарша, – сказала она недовольно. – Старая дева! Даже неловко, чесслово!

– Как школьница, – поправила ее Оля. – Тебе больше семнадцати не дашь. Но я бы на твоем месте все-таки застегнулась.

– Не дождетесь! Должно же хоть что-то от меня остаться.

– Кор-рова! – подал голос Киви.

– Ты замолчишь или нет? Достал! – заорала Риека, хватая с дивана плед и набрасывая его на клетку.

– Он же задохнется, – пожалела Оля попугая.

– Ничего, он привык к тропикам, – хладнокровно ответила Риека.

– Дур-р-а! Дур-р-а! Дур-р-ра! – обиделся Киви и надолго замолчал.

Закончив чистить ковер, Оля выключила пылесос и унесла его в «комнатку для прислуги», набитую ящиками, коробками и всяким ненужным хламом («Никак не разберу после переезда. Руки не доходят», – оправдывалась Риека.). Сняла бигуди, расчесала щеткой шелковистые, вымытые Риекиным шампунем, волосы и надела темно-красное, винного оттенка, платье, подаренное Риекой.

– Бери насовсем, – сказала та великодушно, – дарю! Мне оно никогда не нравилось, в таком только в монастырь, а тебе в самый раз.

Она рассматривала себя в зеркале, испытывая острое удовольствие от нежного запаха духов, тоже Риекиных, и прикосновения к коже легкого шифона. Платье было ей длинно, и это делало его удивительно женственным. Впервые за несколько месяцев Оля чувствовала себя красивой и беззаботной. Почти беззаботной.