Убийство с отягчающими - Вячеслав Денисов

Короткий размах, и папка, описав пологую траекторию, плюхнулась на единственный из столов, что стояли целыми, стол президента. Проскакав по инерции большой черной лягушкой, она уткнулась в его гульфик и заставила машинально согнуться.

Схватив ее, как хватает горбушку хлеба умирающий от голода, Ресников в три приема расстегнул на ней «молнию» и вывалил содержимое на стол.

– Что это… Что это? Это… Это что?..

– Зря отдал, Иван, – умирая от горя и унижения, пробормотал Базаян. – Вай, зря. Он не мужчина, ему нельзя верить. Надо было окно выбить и папку на улицу выбросить. Один шанс из тысячи, что кто-то поднял бы и в милицию принес, но все-таки…

– Где?.. – продолжал бубнить Ресников.

А Базаян продолжал:

– Его в восемьдесят четвертом из сборной выкинули. Если бы не его дядя в Футбольном союзе, его бы вообще никто не взял. Из него нападающий, как из меня академический гребец. Да еще фарцой занялся…

– Где документы, следователь?!

– Его мама, – говорил Базаян, – бог не простит ее, что она не сделала аборт, выкупила его из милиции. Его папа…

– Где материал Крыльникова, Кряжин, сука?!

– А что его папа? – поинтересовался советник.

– Его папа умер от горя, не снеся позора за то, что не сумел сорок четыре года назад найти презерватив…

Папка Кряжина, вылетев из рук президента «Олимпа», пересекла всю приемную и, теряя листы, ударилась ребром о противоположную стену. Упав на паркет вместе с несколькими сбитыми дипломами в рамках, замерла.

Ресников, казалось, сошел с ума. Прижав к груди кулаки, он обернулся к окну и затряс ими, колыхая все свое полное тело. Приблизился к раме, ударил по ней, уткнул в холодное стекло лоб и, указывая пальцем на Базаяна, сказал:

– Этого убейте.

Потом палец его переместился в сторону, где должен был сидеть следователь. Ресников не видел, куда показывал, но присутствующие хорошо понимали, какое распоряжение к кому из двоих относится.

– А этому… Словом, сделайте все, чтобы он стал искренним. Переморщусь. Уши ватками заткну. Все равно до завтрашнего утра здесь никто не появится.

Базаян не думал, что его стремление оказать помощь следствию приведет к такому финалу. Трусом он не был, но, когда из руки толчками выходит кровь, а в лицо смотрит жерло тупорылого револьвера, когда уже чувствуешь боль и ждешь последнего выстрела, начинаешь понимать, что пора подводить итоги.

Но просмотреть виртуальную кинопленку прожитой жизни ему не удалось. В тот момент, когда он видел, как отец несет его на спине в горы, где они и старший брат собирали барбарис, запертая дверь приемной президента хрястнула.

Этот совершенно не соответствующий ситуации звук заставил всех, кто находился внутри, обернуться к выходу.

Вторым ударом дверь была сломана на несколько частей, обломки влетели внутрь, и сразу запахло древесиной.

И порохом. Звук дошел до сознания после. Сразу после того, как один из помощников Ресникова, держащий «кольт» у головы представителя Федерального агентства, переломился пополам и стал пятиться задом, словно поймав расслабленным брюшным прессом поставленный удар. Прошагав таким образом до куллера на полу, он зацепился одной из окровавленных рук за прозрачную бадью и перевернул ее, падая, себе на голову. От удара о паркет бадья глухо треснула и тут же освободилась от половины своего содержимого.

Базаян видел это отчетливо, наблюдая за каждым мгновением этого действа. Его отрешенный взгляд скользил по стремительно приближающейся к нему водной глади и никак не мог сконцентрироваться на остальном.

А в это время перед самым его лицом происходили более интересные для не привыкшего к таким зрелищам зампредседателя события. Оторви он свой взгляд от воды даже сейчас, когда половина всех захватывающих событий миновала, он увидел бы, как шестеро крепких мужиков в черных коротких куртках с надписью на спинах «ФСБ РОССИИ» валили на пол, безжалостно нанося удары, оставшихся из четверки помощников президента сообщников.

Глухие звуки и мат, сопровождающие схватку, глушили вокруг все, а Базаян сидел и смотрел, как вода, уже пропитавшая его брюки, становится розовой. Потом красной. И, когда шевеленье у куллера прекратилось, она окрасилась в темно-вишневый цвет.

Он очнулся только тогда, когда почувствовал, что кто-то тащит его вверх, отчего рукав его куртки натягивается и давит под мышкой.

– Все закончилось, Фрунзик, – сказал Кряжин. – Можно, я буду называть тебя Фру?

Базаян стряхнул с себя остатки оцепенения и посмотрел вокруг. Сейчас он не понимал, как, увлекшись разбитой бутылью, он мог пропустить главное. Хоть проси повторить все с самого начала.

Он понял – ФСБ. Понял, что они зашли сюда не случайно. Видел окровавленные лица тяжело дышащих людей Ресникова. Базаяну самому не раз ломали на поле ребра и ноги, а потому ему не нужно было удивляться, почему так выразительна на лицах задержанных кровь. Она ярка, потому что бледны лица. Люди, которым отбивают внутренности и ломают кости, розовы лицом никогда не бывают.

Их уложили профессионально, хотя футболисту показалось, что случайно – ногами в круг, образовав логотип знакомого Базаяну автомобильного концерна. А внутри этого круга лежали два револьвера и пистолет. Четвертый пистолет Базаян нашел взглядом быстро – он валялся под опрокинутым набок офисным креслом. Базаян вспомнил: получив пулю в живот, целящийся в него бандит выронил оружие и стал пятиться. И пятился, не останавливаясь, до куллера… Он и сейчас там.

Но свидетелем необычного зампредседателя все же стал.

Едва «конторские», спрятав оружие куда-то под одежду, успокоились, один из троих, лежащих на полу, вскочив на ноги, ринулся к окну.

– Держи!.. – прохрипел Базаян, с изумлением видя равнодушие «черных» к такому откровенно вызывающему поступку.

Но те даже не сдвинулись с места. Более того, один из них, с любопытством наблюдая, как огромный бандит со скованными за спиной руками вышибает оконную раму и исчезает в проеме окна, закурил.

– А что его держать? – спросил он, склоняясь к огоньку, мечущемуся на внезапно возникшем сквозняке. – Дальше Большой Лубянки все равно не улетит.

– Большой Дмитровки, – поправил, к величайшему неудовольствию курящего, Кряжин и подошел к окну вместе с Базаяном.

Ветер, рвущийся в приемную Ресникова, заглушал звуки, но был не в силах создавать помехи для изображения: под свист сквозняка на втором этаже трое «конторских» успокаивали прыть вырвавшегося на свободу помощника президента.

– А я уже подумал, – сказал Кряжин, выискивая в приемной главное действующее лицо, – что вы меня не поняли и поехали на «Локомотив». Вот смеху было бы.

Обойдя поваленный президентский стол, он склонился и упер руки в колени.

– Артур Олегович, ваш выход. Ну, бросьте нервничать. По калькулятору не звонят.