Франкенштейн в Багдаде - Ахмед Саадави

– Что, герой?! Объявил войнушку американцам?

– Да я старьевщик! Смотрите, вот эта мебель… – и Хади указал им рукой на десять шкафов, выставленных вплотную друг к другу в ряд вдоль стены. Это были те самые шкафы, которые он забрал из «аль-Урубы», но еще не успел подлатать и покрыть лаком.

– Лавку собрался открывать? «Все для террора: взрывчатка и глушители на любой вкус»?

– Глушители?!

– Ну-ну… Продолжай валять дурака!

Офицеры отпихнули его и направились в комнату, чтобы произвести обыск. Уже с порога несло гнилью, и они побрезговали углубляться в помещение. Вещи Хади были свалены в кучу у входа вперемешку с пустыми банками из-под пива, стершимися сандалиями, медными, алюминиевыми и пластмассовыми чайниками. Тут же были сложены деревянные столики со сломанными ножками, поверх них наброшены полинявшие, пропахшие табаком одеяла в куриных и голубиных перьях, а рядом – бидон с бензином, корзинка с луковицами и головками чеснока, смятые пакеты от молока и жестянки из-под рыбных консервов. Комната напоминала захламленный подвал, поэтому они поспешили ее покинуть, вновь окружили кровать Хади во дворе и стали расспрашивать его о преступлениях, которые он совершал в Багдаде и пригородах, ловко отводя от себя подозрения и сплетая легенду о каком-то монстре, которому и имени даже нет.

Вдруг их внимание привлек гипсовый барельеф воздевшей руки в призыве к миру Девы Марии. Краска на ее ниспадающих одеяниях совсем поблекла.

– Ты христианин?

– Нет… Мусульманин.

– Зачем тебе эта штука?

– Не знаю… Я нашел ее под картонкой с аятом «аль-Курси», он сорвался со стены, а там в глубине – это…

– Вот свистун! Ох и доиграешься же ты! – стал угрожать Хади офицер с перевязанной шеей.

Но Хади не испугался. Он предчувствовал, что этот момент рано или поздно наступит, что его длинный язык и дурацкие фантазии, которыми он развлекал посетителей кофейни Азиза аль-Мысри, до добра не доведут. Но эти, из Управления дорожного движения, ничего не могли смыслить в преступлениях, о которых расспрашивали, да и интересовались они вымышленным персонажем, созданным самим Хади ради того, чтобы завоевать расположение и благосклонность местной публики.

– У тебя с головой все в порядке?

– Какой труп?! Вы что, мне этот ужастик устроили из-за моего трепа в кофейне?

– Не умничай! А то измочалим щас тебя! – разошелся офицер, пострадавший от встречи с Безымяном.

Напарнику пришлось придержать его за руки и взять допрос на себя. Наматывая круги вокруг сидящего на кровати Хади, они закидали его вопросами, промучив до темноты. А когда лиц уже было не различить, их тон стал более резким и они стали приподнимать Хади с кровати за грудки и швырять его с силой обратно на матрас. Потом один из них ударил Барышника по лицу, и тот упал головой на плитку, которой кусками был вымощен его двор. И только тогда Хади осознал, что до этого допрос был не более чем разминкой, а сейчас начнется серьезный разговор наподобие тех, которые ежедневно происходят в отделениях полиции по всему Ираку и об ужасах которых Хади знал понаслышке. Двое помощников схватили его за локти, скрутили, и офицер с перевязанной шеей стал неистово пинать Хади в живот. Через две минуты у Хади не только болело тело, но и до тошноты кружилась голова. Второй офицер в розовом пытался утихомирить коллегу, но тот никак не мог успокоиться, видимо, вымещал таким образом позорное поражение, которое потерпел той злополучной ночью от неизвестного преступника.

Удары ногой в живот Хади безропотно сносил, пока его не вытошнило овощами с фасолью, которые он съел за час до прихода блюстителей закона, запив их двумя банками пива «Хайнекен». Отвратительно пахнущая жижа залила одежду разбушевавшемуся офицеру. С ругательствами и проклятиями он резко отпрянул назад. Двое державших Хади сзади за руки ослабили хватку, и он опустился на землю, продолжая блевать.

В темноте вспыхнули огоньки сигарет. Они разговорились, и через час до сих пор державший себя в руках офицер заключил, что Хади аморальный тип, врун, да к тому же еще и умом тронутый. Однако не исключено, что он скрывает настоящего преступника и не желает его выдавать властям. Он предлагает не забирать его в участок, поскольку в полиции старик опять начнет нести свою небывальщину и они не смогут ничего от него добиться. Им не останется ничего, как освободить его на следующий же день или передать американцам, в тюрьме у которых он вообще сгинет среди сотен арестованных, и тогда они потеряют единственную ниточку, которая ведет их к преступнику без имени.

В конце концов они решили отпустить пьянчугу на все четыре стороны, однако установить за ним слежку, чтобы узнать, куда он ходит и с кем встречается. Главное, чтобы он чувствовал себя в безопасности и не обнаружил хвост.

Они включили мощные фонари и осветили место. Хади лежал посреди двора на спине. Он был настолько обессилен, что, подними они его сейчас, не пришел бы в себя после жуткого приступа рвоты, вывернувшего его наизнанку.

Офицеры вновь учинили обыск и в стеклянной банке из-под кофе, заложенной между связок лука, обнаружили немного денег, принадлежащих Хади, которые он выручил за мебель Абу Анмара на рынке подержанных вещей. Второй офицер, все это время никак не проявивший себя, сунул деньги себе в карман, затем осмотрелся и захватил еще несколько безделушек, включая деревянный столик с металлическими ножками. Остальные растащили антиквариат – хрупкие люстры из стекла, овальные настенные часы с маятником. А один из подручных, набравшись смелости, вошел в глубь зловонной комнаты и отыскал картонную коробку с набором столовой посуды, на которую были нанесены портреты короля Гази и Фейсала Второго, изображение Абдель Карима Касема, здание международного вокзала, пейзажи и различные исторические сцены. Он оттащил свою тяжелую добычу к выходу и с ликующим видом распаковал коробку с сервизом на глазах у приятелей.

Аппетиты разгорелись, и офицер, чтобы еще больше запутать Хади, предостерег его:

– Этот барельеф с Девой – грех… Понимаешь?.. Разбей его!

Он направил яркий свет фонаря прямо в лицо Хади, который беззвучно зашевелил губами. Офицер подошел ближе и повторил свое требование.

– Не могу… Не могу… – с трудом проговорил Хади.

– Что значит не можешь? Не можешь или не хочешь?

– Нутро жжет все… Да будьте вы прокляты… Не могу подняться…

Рассердившись, офицер так пнул Хади в живот, что у того перехватило дыхание. Один из помощников несколькими ударами пистолета снес на барельефе, накрепко вмонтированном в стену, Деве Марии голову, но не смог его вытащить или хотя бы сдвинуть с места. Он посветил себе фонариком, чтобы посмотреть, что стало с вещью, и, увидев Деву без головы, воздевающую вверх руки, оторопел, поняв, что они зашли слишком далеко в своей игре.

Однако этим дело не кончилось. Прежде чем уйти, офицер с перевязанным горлом решил в последний раз попытаться выбить признания из Хади, применив к старику пытку, которой накануне он замучил задержанных в квартале аль-Батавин одиннадцать человек, тех, у кого были какие-то приметные изъяны на лицах. Хади, на его взгляд, тоже нельзя было назвать красавцем – борода торчит в разные стороны, глаза выпучены, кончик сломанного носа безобразно нависает над тонкими губами.