День лжецаря - Брэд Гигли

— Почему? — спросил Симеркет.

— Потому что от них пахло копотью и огнем. А в Вавилоне в ту ночь не было ни пожара, ни драки.

Симеркет моргнул.

— Когда это случилось?

— Несколько недель назад. Ранней зимой. Как раз тогда, когда, по твоим словам, пропала твоя жена… — Голос Кем-весета сорвался. Он бросил быстрый взгляд на Симеркета.

— А были ли среди тех, кого ты лечил, другие мужчины с гор?

— Нет, они были из темноголовых. По крайней мере были одеты, как те, — неуверенно произнес врач.

— Ты в этом сомневаешься? Кем-весет нерешительно кивнул.

— Почему?

— Потому что они прекрасно говорили по-египетски.

Незадолго до рассвета Симеркет с темноголовыми сбросили тело в ближайший канал. Симеркет, одетый в старую тунику, одолженную у Кем-весета, наблюдал за тем, как братья бесшумно скатили труп в воду.

Он был почти уверен, что этот человек тоже был на эламской плантации в ночь, когда произошел налет, и глубоко сожалел о том, что не смог добиться от него признания. Кроме того, его приятели «прекрасно говорили по-египетски», как сказал Кем-весет. «Были ли они также вооружены египетскими стрелами?» — задал себе вопрос Симеркет.

Он испытал острый приступ ярости. Этот наемный убийца, погружающийся теперь на дно канала, мог оказаться тем призраком из его ночных кошмаров, что стоял, ликующий, над распростертым телом Найи…

— Если бы только ты мог умереть дважды! — пробормотал он трупу.

В темноте он почувствовал порыв восточного ветра, предвестника утра. В серебристом свете луны он посмотрел на двух своих спутников, чьи имена ему наконец стали известны — братьев звали Галзу и Кури.

— Скажите, — прошептал он, — как вы узнали, что я в беде? Почему вы появились как раз тогда, когда были мне очень нужны?

— Это очень просто, господин, — бодро ответил Кури, худой. — Мы знали, что рано или поздно вам понадобимся, так что никогда и не теряли вас из поля зрения. Мы хотели доказать вам нашу необходимость!

Подобное объяснение, при всей его простоте, было разумным. Эти темноголовые в самом деле спасли ему жизнь — а дар богов не следует подвергать столь дотошному изучению.

— Хорошо, — произнес Симеркет с некоторым сомнением, — я продолжу платить вам.

— Мудрое решение, господин. — Галзу радостно потер свои пухлые длани. — Вы не пожалеете!

Глаза Симеркета смотрели холодно.

— Но вы еще не знаете, чего я захочу от вас!

— Да нет же, знаем, господин. — Голос Галзу прозвучал вполне уверенно. — Вы захотите, чтобы мы продолжали делать то, что все время делали: следить за вами.

— Если они попытались убить меня один раз, то сделают это и во второй. Отчасти это хорошо: это означает, что я знаю то, чего им не хочется, чтобы я знал. Все, что мне надо, — это выяснить, кто это будет. Так что в следующий раз я хочу получить врага живым. Понятно?

Темноголовые торжественно поклялись, что сделают так, как он просит. Для закрепления обещания Симеркет вложил в их руки по кусочку фараонского золота. Радостно бормоча благодарности, братья оставили его возле канала, а сами отправились на свои позиции, в тень.

До ноздрей Симеркета долетел легкий запах дыма от подожженного навоза. В Вавилоне начинался новый день, и сизое небо медленно делалось темно-красным. Симеркет решительно обмотал вокруг шеи накидку, спрятав бинт, и шагнул на ближайшую узкую улицу.

— Ты должна перестать говорить всем, что ты моя жена! — потребовал Симеркет у Анеку.

Они сидели в маленьком храмовом дворике. Услышав его слова, Анеку обняла руками колени и издала долгий, печальный вздох.

— Неужели я кажусь тебе такой безобразной, что ты не можешь притвориться, что женат на мне?

Симеркет знал, что если ответит на этот вопрос, то кончит тем, что начнет перечислять все достоинства Анеку — только чтобы заверить ее в том, что она не безобразная, не отталкивающая, — то есть в том, что она и сама хорошо знает. Почему женщинам нужно постоянно слышать комплименты, спрашивал он себя с нарастающим раздражением. Чтобы отвлечь ее, он жестом указал на внутренний двор.

— Я никогда раньше не видел, чтобы здесь было так чисто. Виа должна быть благодарна, что ты здесь.

— Она меня терпеть не может!

— Неправда, — произнес Симеркет без большой, впрочем, уверенности.

Губы Анеку изогнулись в кривой усмешке, в глазах проскочила лукавая искорка.

— Это не важно. Мне нравится то, как она меня ругает: это напоминает мне мою маму. «Ты просто дикая девчонка, из тебя не выйдет ничего путного», — говорила она. — Мимолетное хорошее настроение покинуло ее, и миндалевидные глаза сделались грустными. — И она была права.

— Ты так считаешь? — осторожно спросил Симеркет. — Значит, это твоя дикость привела тебя сюда?

— Может быть, ты наконец спросишь, почему меня прогнали из Египта?

— Только если ты сама захочешь мне рассказать.

— Меня прогнали, потому что я осмелилась полюбить человека, стоявшего выше меня.

Симеркет, не ожидавший такого ответа, посмотрел на нее с откровенным любопытством.

— Он принадлежал к знати, — объяснила Анеку. — А я была всего лишь служанкой в таверне. Он приходил каждый вечер, чтобы меня увидеть. Мы полюбили друг друга. Он обещал, что, как только сможет развестись со своей женой, мы вместе разобьем кувшин. Я в то время не знала, что его шурином был сам Менеф.

— Менеф? — воскликнул Симеркет. — Посол?

— Да, Менеф, который отправил меня под суд на основании обвинения в распутстве, так чтобы репутация его сестры осталась незапятнанной. С помощью подкупа меня назвали шлюхой и вышвырнули из Египта.

— Но если твой любовник занимал столь высокое положение, разве он не мог защитить тебя?

— Менеф угрожал ему разоблачением, и он не осмелился.

Симеркет с сомнением покачал головой:

— Разоблачением — в чем? Супружеская измена не редкий грех в высших кругах.

— Было еще кое-что. Я не знаю, что именно. Но Менеф знал об этом, и после того как начался суд надо мной, я его ни разу не видела. — Она отвернулась и сорвала с нижней ветки дерева над своей головой увядший лист. — Найя знала этого человека. Он был другом ее мужа.

Черные глаза Симеркета расширились.

— Нахт был другом твоего любовника? Нахт? Ну, в таком случае я могу точно сказать тебе, в чем участвовал твой любовник и какого разоблачения он опасался. Речь идет о заговоре против фараона Рамсеса. Неудивительно, что он боялся Менефа.

— Нет, — решительно возразила Анеку. — Ты ошибаешься. Он бы не участвовал ни в чем подобном. Он был хороший человек.