История внешней разведки. Карьеры и судьбы - Леонид Млечин

«По мнению советского правительства, в ближайшие дни следует провести суд над шпионами, диверсантами и террористами — Шииндером, Саилаканом, Бон и Стецанеску, приговорить их к расстрелу и приговор привести в исполнение».

Речь шла, разумеется, не о шпионах, а о румынских политиках, не согласных с новой властью. В румынском руководстве шла острая борьба между двумя группировками, каждая из которых искала поддержки в Москве. Роль советских чекистов была решающей. Они формировали мнение московского начальства.

В июне 1950 года Сахаровский отправил министру Абакумову очередное донесение, весьма неодобрительно отозвавшись о члене политбюро Анне Паукер: «В личной жизни не отличается скромностью… Окружает себя приближенными из числа евреев».

Анна Паукер пала жертвой конкурентной борьбы и лишилась своей должности.

В первых числах июня 1950 года политбюро утвердило представителем Комитета информации в Румынии дипломата Сурена Спандаровича Спандаряна.

Александр Сахаровский же подчинялся своему начальству из первого управления МГБ, которое было создано 17 октября 1949 года с задачей вести внешнюю контрразведку и обеспечивать чекистским обслуживанием советские колонии за рубежом.

Его командировка в Бухарест оказалась короткой. Ему пришлось покинуть Румынию, потому что у него не сложились отношения с хозяином страны Георгиу-Дежем. Румынский генсек откровенно жаловался советскому послу Сергею Ивановичу Кавтарадзе, что по вине Сахаровского его указания «по вопросу улучшения работы органов не получили практического осуществления».

Сергей Кавтарадзе в начале двадцатых годов возглавлял Совнарком Грузии. Во внутрипартийных дискуссиях он голосовал за Троцкого, что стоило ему карьеры и членства в партии. Но в 1940 году Сталин внезапно вспомнил о старом знакомом, приказал восстановить его в партии и взять на работу в Наркомат иностранных дел. Во время войны Кавтарадзе был заместителем наркома, а в 1945 году уехал послом в Бухарест.

Посол, естественно, докладывал в Москву о том, что румынское руководство недовольно Сахаровеким, и 19 ноября 1952 года того вернули в Москву. Но в Министерстве госбезопасности претензий к нему не было. Александр Михайлович Сахаровский стал заместителем начальника разведки, а после ухода Панюшкина — начальником первого главного управления КГБ при Совете министров.

Сумрачный и неразговорчивый, Александр Михайлович не тратил лишних слов на разговоры, но был умелым организатором. Его ценили подчиненные и уважали начальники. Начальником разведки его сделал кадровый чекист Иван Серов.

Хрущев спас Серова в 1953 году, когда Иван Александрович вполне мог разделить судьбу Берии. Серов сыграл ключевую роль в 1957 году, когда против Хрущева ополчилось большинство членов президиума ЦК. Тем не менее Никита Сергеевич расстался с Серовым, смущаясь его чекистского прошлого. 8 декабря 1958 года генерал армии Серов был освобожден от обязанностей председателя КГБ и через день назначен начальником Главного разведывательного управления Генерального штаба Вооруженных сил СССР и заместителем начальника Генштаба по разведке.

В первом главном управлении КГБ об уходе Серова не сожалели. Разведчики, которых он вызывал к себе, поражались его неосведомленности во внешней политике, небогатому словарному запасу. Иностранных языков он не знал.

«Во время многочисленных совещаний, заседаний и собраний актива, — вспоминает генерал-лейтенант Вадим Алексеевич Кирпиченко, который всю жизнь прослужил в разведке, — Серов громил и разоблачал Берию и его окружение, то есть занимался привычным ему делом. Все время надо было кого-то разоблачать, клеймить позором «врагов народа» и призывать к повышению классовой, революционной и чекистской бдительности. Одновременно выдвигались требования соблюдать законность и партийные нормы в работе.

Когда кампания по разоблачению Берии и чистке чекистских рядов от его единомышленников несколько утихла, Серов начал заниматься и делами разведки, которые находились в запущенном состоянии вследствие волюнтаристских действий Берии. Руководители отделов разведки стали получать какие-то осмысленные указания по работе, началось заново формирование резидентур, поиски сотрудников на роль резидентов…»

Вскоре после того, как Сахаровский возглавил разведку, в ночь с 21 на 22 июня 1957 года, ФБР арестовало в Нью-Йорке одного из советских нелегалов полковника Вильяма Генриховича Фишера, который при аресте назвался Рудольфом Ивановичем Абелем. Он только что закончил сеанс радиосвязи с Центром.

Американцы называли Фишера главой советской разведывательной сети в Соединенных Штатах, укравшим американские атомные секреты. Это неверно. Фишер вообще не был оперативным работником, никого не вербовал и секретов не добывал. Он, техник по профессии, был отменным радистом и специалистом по фотоделу, знал, как изготовить фальшивые документы. Он руководил резидентурой связи. Его задача состояла в том, чтобы получать от советских нелегальных агентов собранные ими материалы и передавать их в Москву.

Вильям Фишер жил в Нью-Йорке под разными именами. Он держал фотолабораторию и выдавал себя за профессионального художника. А он и был художником. Это оказалось хорошим прикрытием. Ведь Фишер каждый год должен был объяснять въедливому налоговому инспектору, на какие деньги он живет.

Его выдал радист группы подполковник Рейно Хейханнен, которого после пяти лет работы отозвали в Москву. Но в Париже он передумал возвращаться на родину и пришел в американское посольство. Его отправили в Соединенные Штаты, и он согласился сотрудничать с ФБР. Фишера арестовали сразу же после сеанса связи с Москвой. Он держался твердо, ничего о себе не рассказал и никого не выдал.

Суд признал его виновным и приговорил к тридцати годам тюремного заключения. Возможно, Фишер так и не вышел бы из тюрьмы. Но 1 мая 1960 года советской ракетой в районе Свердловска был сбит американский разведывательный самолет У-2. Американский летчик Фрэнсис Гэри Пауэрс катапультировался, благополучно приземлился и оказался на скамье подсудимых. Через два года Пауэрса обменяли на Фишера.

Командировка Вильяма Фишера растянулась на четырнадцать лет. Из них девять лет он работал, пять провел в тюрьме. После возвращения на родину Фишер-Абель читал лекции молодым разведчикам, ездил по стране, рисовал. Говорят, что он был весьма разочарован тем, что после возвращения на родину остался без настоящего дела, и с горькой усмешкой сказал одному старому другу, что теперь он работает музейным экспонатом.

В определенном смысле Фишер-Абель забыт. Несколько лет назад полковник Павел Громушкин решил издать в память о своем друге альбом его рисунков. Громушкин и Фишер были знакомы с 1938 года, вместе работали в группе документации иностранного отдела НКВД. Эпопея с изданием растянулась на много лет. Эта идея могла бы и не осуществиться, если бы ее не поддержал мэр Москвы Юрий Лужков. Альбом выпустили на двух языках — русском и английском. На английский текст перевел не менее знаменитый коллега Фишера-Абеля — англичанин Джордж Блейк.

Полковник в отставке Громушкин — сам художник. Он охотно рассказывал о друзьях, но наотрез отказывался говорить о себе. А он всю жизнь прослужил в управлении нелегальной разведки, руководил отделом, который обеспечивал нелегалов необходимыми документами. Когда разведчика нелегально засылают в другую страну, ему придумывают достоверную биографию. Ее надо подкрепить хорошо изготовленными документами: это свидетельства о рождении и регистрации брака, паспорт. Конечно, в распоряжении людей, которые этим занимаются, есть все необходимые образцы, бланки, чернила, ручки. Но в таких делах нужен талант настоящего художника…