Нихт капитулирен! - Сэй Алек

Конечно она не отказала. Доннерветтер – почему нет?! Она взрослая и самостоятельная девушка, где-то даже немного суфражистка, и этот юноша кажется ей достойной парой. Тем более, что Юлия не против – кажется, даже, горячо «за». А любовь, та, о которой пишут в глупых женских романчиках… Куда она денется? Придет до свадьбы.

К тому же Карл и впрямь прехорошенький, и так забавно смущается, когда они остаются наедине…

Нет, Боже упаси, он не позволил себе лишнего! Поцелуи (О, как он целуется!), не более – но с невестой же можно. Строго говоря, после помолвки и большее можно, но он же флотский офицер (хорошо – почти офицер, но сути дела это не меняет), а не шорник, и не станет тащить свою суженную в постель до брачных клятв.

И как мило с его стороны было пожертвовать доходами от аренды, дабы невеста жила в его доме – как хозяйка. Юльхен, кстати, это категорически одобрила. Двум хозяйкам под одной крышей не ужиться, сказала она, пусть это даже мать и дочь. Права, ох права.

Альке даже Богу не позволила б устанавливать порядки в этом доме, поверх нее самой. Раз уж невеста хозяина, так и хозяйствовать, распоряжаться, устанавливать порядки – ей. Чтобы жених, когда будет приезжать на побывку, чувствовал уют и тепло дома. Дома, где пахнет домашней выпечкой, ароматами специй, чтобы понимал, что девушку он встретил достойную и хозяйственную. Чтобы глаза его светились от тихого семейного счастья.

Аделинде вспомнила их с Карлом прогулки, шутки, то, как он восхищенно глядел на нее, и улыбнулась. Как же она была счастлива этим летом!

И вот, теперь она… Одна. В пустом доме. Аделинде всхлипнула, но моментально прогнала жалость к себе. Калле обещал приезжать когда возможно – в училище должны пойти навстречу помолвленному, и к его возвращению предстоит многое сделать, дабы превратить квартиру в семейное гнездышко. Ах, сколько же работы предстоит…

26 сентября 1939 г., девять вечера

За окном кабинета тихо шуршал дождь. Не обложной, который длиться долгие часы, превращая столицу Германии в скопище серых и унылых зданий, затянутых водной пеленой, как лондонским туманом, и навевающий даже на прагматичных немцев такое сугубо английское заболевание, как сплин. И не неистовая буря с громом и молниями, не водопад воды, порожденный буйствующими небесами, под каковой в романах темные-темные личности любят вершить черные-черные дела, не неистовство природы, загоняющее всех добропорядочных горожан в места посуше, поуютнее и потеплее. Нет, за окном мелкой изморосью шелестел легкий грибной дождик, неслышный, как поступь юной девицы и недолговечный, как первый снег. Перестук капель наводил Гейдриха на задумчиво-философский лад.

А почему, собственно, нет? Почему он, Рейнхард Тристан Ойген Гейдрих, не мог нынче спокойно посидеть в своем кабинете с чашкой крепкого кофе, в которую добавлена малая толика коньяка, не отдохнуть и не пофилософствовать? В конце концов, он честно заслужил это право после всех интриг и треволнений прошедших месяцев, закончившихся к его, группенфюрера, вящей славе.

Да и разве лишь последнее время его жизнь была полна трудов и забот? Не он ли реализовывал план – им же, кстати, и разработанный, по которому полиция переподчинялась СС, что дало этой организации реальную и зримую власть? Не он ли устранял Рема и его штурмовиков? Именно он, Рейнхард Гейдрих, указал Гиммлеру на те возможности, которые заключала в себе должность рейхсфюрера СС. Да, собственно, на вершину власти Гиммлера вознес тоже он, сделав из этого неприметного, робкого и застенчивого человека с посредственным интеллектом того, кем он стал. Недаром же далеко не дурак Геринг так удачно когда-то скаламбурил: «HHHH, Himmlers Hirn heisst Heydrich».[34]

О, он умел подавать Гиммлеру свои мысли в такой форме, что тот искренне веровал: это он сам, рейхсфюрер СС, является творцом идей. Глупец! Удобная ширма, посредством которой Рейнхард прокладывал путь на самый верх для себя. Его всегда раздражала постоянная трескучая болтовня Гиммлера, так как его бредовые расистские и иные фантазии будоражили аппарат СС, мешая работать. Истинный ариец, заботящийся о величии нордической расы… Да посмотрите на его, Гиммлера, лицо, на его нос – типично еврейский, настоящий жидовский паяльник. Ну ничего, провал с Антарктидой Гитлер ему век помнить будет. Столько средств вбухать в секретную экспедицию, отрядить в нее лучшие кадры, и для чего? Для того, чтобы объявить территорией Германии кусок ледника? Ха! Три раза «ха»! Туле он искал… Шиш с маслом – вот что он нашел, гауляйтер Новой Швабии.[35]Черт его знает, с каких источников Пири Рейс и Меркадор рисовали свои карты с берегами Антарктиды, лишенной ледников – вполне может быть, что и существовала некогда древняя цивилизация. Толку-то с этого? История мертва. Мертва, а они живы, полны сил и энергии.

Черт возьми, ему нет даже и сорока лет, и он, Рейнхард Гейдрих, намерен протянуть еще очень долго. По возможности – на вершине власти Германии, а там, кто знает, может и всего мира? По крайней мере, те из высших чинов Германии, что были посвящены в тайну существования пришельца из будущего, начинают задумываться – а так ли уж нам нужен фюрер, способный привести Рейх к полному краху? И кто может заменить Гитлера на его посту? Ау, кто тут в фюреры последний? Никого? Хорошо, я буду первым.

Гейдрих усмехнулся последней мысли, поставил опустевшую чашку на стол и взялся за трубку телефонного аппарата.

— Готовьте мой автомобиль, и соедините с домом, — небрежно бросил он, и, дождавшись когда на том конце провода раздастся голос жены, произнес: — Лина, милая, одевайся. Я хочу пригласить тебя сегодня в ресторан. Что? Нет, дорогая, у нас с тобой сегодня нет никакой годовщины, о которой ты запамятовала. Просто есть повод отпраздновать. Нет, солнце мое, мне не присвоили обергруппенфюрера, но повод подобный. Нет-нет, все скажу лично. Буду через полчаса, подготовься. Целую тебя.

Сегодня Гитлер подписал указ о создании РСХА[36]во главе с ним, Рейнхардом Тристаном Гейдрихом. Сегодня еще можно праздновать – завтра, когда указ вступит в силу, будет не до того. Начнется суета слияния различных ведомств, путаница и неразбериха первых дней, когда шестеренки нового механизма Рейха, ранее крутившиеся по отдельности, будут притираться друг к другу. Притиралась терка к луковице – сплошные слезы… Впрочем, он твердо намерен сделать этот механизм самым надежным в Германии, чтобы он послужил той катапультой, что вознесет его над всеми.

29 сентября 1939 г., точное время не определено