Наркокурьер Лариосик - Григорий Ряжский

…Потому, что они после Аусвайса еще было выпить, проснули Мотор с Ваучером еще позднее чем. Проснули и обнаружилось. Палатка была под брезентом, и Аусвайс был наоборот. И холодный вместе с покрытой внутри росой.

— Вы зачем его порешили? — спросила их Генриетта. — Вашего друга, Аусвайса, — она сидела, стоя рядом. — Я зна-а-а-а-ю, — она погрозила им вместо пальца, — ви-и-идела… Я туто вешалась как раз, там вона, — они кивнули куда направила. — Вам теперь туто жизни нет. И нету…

— Ты куда? — спросил напротив Ваучера Мотор.

— Я на долгопрудненскую свалку подамся, — отдал Ваучер на резюме ответа, — там тоже нормально. И старшой меня видел давно. А ты?

— А я не, я где Вернадский поеду, по рыбам который, на ЖБИ. Там тоже нормально, Аусвайс говорил, помнишь? — озадачил географию своего Мотор.

— А-а-а… Ну, давай тогда… — перекрыл своего конца начало Ваучер…

— Ты тоже тогда давай… — тоже перекрыл, но конца своего начала Мотор…

Мотор пошел вправо по стороне, а Ваучер — потому, что еще левее Мотора…

Найти свалку в Электроуглях биномом Ньютона не оказалось. Юлия Фридриховна проехала сначала порядочно вдоль ее южной границы, ближней к Москве, потом — уже по самой свалке, сколько получилось, а затем вынуждена была оставить машину на месте. Здесь она чувствовала себя своей, местной, и страха за «ниссан» не было на подсознательном уровне. И это уже были ее места. С этой точки география местности была уже абсолютно для Немки узнаваемой, и она быстро сориентировалась. А сориентировавшись, пошла ходко и ловко, волоча за собой сумку, предназначенную совсем для другого континента. Через десять минут хода она повстречала пьяную Маруху-плечевую. Та лежала на обочине тропы и глядела в небо. Увидив Немку, она не удивилась и не обрадовалась, несмотря на необычный непомоечный Немкин вид. Она просто кивнула ей и снова уставилась в поднебесье…

До стойбища от Марухи оставалось ходу минут пять, не больше, и Немка точно шла по графику. Сердце билось сильнее, чем обычно в обеих ее жизнях, вместе сложенных — той и этой.

«Гутен морген, Аусвайс! — мысленно поприветствовала она друга-соседа-собрата. — Как спалось?»

…На месте ее вчерашнего еще обитания не было никого. Аусвайсова палатка была завалена наполовину, и оттуда не исходило ни малейших признаков жизни. То же она почувствовала и в отношении своего бывшего дома — постройки на апельсинах. Все это было в высшей степени странно. Она опустила сумку на землю и попыталась восстановить палатку, подставив под верхушку вместо опоры ворошильный крючок. Ее собственный, между прочим, крючок.

«Где же кто, интересно?» — подумала Немка и приподняла брезентовый полог. Там, внутри, с закатившимися вверх мутными белками глаз лежал на спине мертвый Аусвайс. Она поняла это сразу — мертвее быть невозможно. Голова у него была задрана вверх, кадык на горле обострился, а руки были согнуты в локтях и направлены к шее — так и застыли. Немка отпрянула назад.

«Господи Боже, — подумала она в страхе, — а где же Мотор с Ваучером?»

Резким шагом она подошла к постройке и заглянула внутрь. Там, тихим кроликом, со счастливым выражением лица сидела Генриетта-висельная и улыбалась чему-то своему. Она взглянула на Немку, хорошо так, по-доброму, и сказала:

— Пришла все-таки. Молодец, Немка…

Только сейчас Юлия Фридриховна поняла, что на Генриетте был надет ее белый двубортный брючный костюм, тот самый, что она выбрала для посольского приема, и который был куплен в дорогом магазине эксклюзивной моды, что на улице Блур, в самом центре Торонто. А на ногах у Генриетты были ее лодочки, бывшие белые, те самые…

«Так… — подумала Немка, восстанавливая по деталям тот посольский вечер, — я помню, как вышла, потом — такси, у меня еще была сумка с… со всем на свете, потом ехали мимо Курского вокзала, это я почему-то помню, потом… Потом был провал… А потом она присела пописать на краю опушки перед тем, как… В общем, присела… Потом уже милиция. А в середине, получается, все это. Вся эта счастливая жизнь с 22 мая по… — она взглянула на часы, — по 18 июля… Не так уж много… — она опустилась на колени. — И не так уж мало, с другой стороны…»

Юлия Фридриховна вздрогнула. Кто-то тянул ее за рукав, она очнулась…

— Слышь, Немка. А ведь это они из-за тебя Аусвайса-то порешили, — улыбнулась Генриетта с хитринкой в глазах. — Я туто вон вешалась, — она махнула рукой в направлении края опушки. — Я все поняла… Тебя они делили, Немка, потому что. Делили и не поделили до конца. А тогда его после удавили. Вдвоем удавили. Ваучер удавливал с Мотором. А я вешалась… — она снова довольно хихикнула, — и тоже не довесила… А потом они разделились по сторонам и ушли. И не будет их больше здеся. И не ищи тоже. А теперь мне дворец этот будет. Весь мой будет теперь… — Тут она с опаской посмотрела на Немку: — Ты ведь без них-то не будешь туто, а? Или будешь?

— Не буду, — тихо ответила Немка и заплакала, — не буду я. Живи, Генриетта, на здоровье…

Она встала, подтащила к постройке сумку и вывалила содержимое внутрь, на апельсиновый картон:

— Это тебе, Генриетта… — сказала она, — тоже на здоровье…

«Ниссан» ее был цел и невредим, как она и предполагала, не считая разбитого бокового стекла, пропажи вывороченной из гнезда магнитолы и исчезнувшего со спинки водительского сиденья массажера из деревянных шариков, очень любимого Владленом Евгеньевичем, считавшим его необходимым для позвоночника. К себе на Нежданова она вернулась, когда на улице уже стало темнеть. Она подняла голову и посмотрела в летнее небо. Звезд там не было никаких, но для них еще было рано, и она подумала, что к ночи они обязательно проявятся, и завтра будет хорошая погода. Или очень хорошая, как сегодня…

Дверь в квартиру она открыла своим ключом. Владик вышел к ней навстречу сразу, как только она отперла замок.

— Значит, так, — сказала мужу Юлия Фридриховна Эленбаум, — завтра ты забронируешь билеты Москва — Нью-Йорк — Торонто. В один конец. — Владлен Евгеньевич со страхом посмотрел на жену. Со страхом в глазах и ужасом. Жена продолжала: — Оттуда мы полетим в Кемер, на неделю. В пять звезд. — Владик слушал, не веря своим ушам. — Алиску я оставляю в издательстве — она мне нужна, но в дом не пущу. А ты… Впрочем, ты сам теперь знаешь, что делать, — она посмотрела на мужа чужим, новым для него взглядом, не из той ее жизни и не из этой, и добавила: — Все! Гутен морген, Аусвайс!

— Что? — не понял Владлен Евгеньевич. — Что ты сказала?

— Кирдык! — ответила Юлия Фридриховна. — Я сказала: кирдык! И сбегай за «Беломором»! Теперь понятно?

— Понятно… — растерянно ответил муж и два раза овеществил глуповато моргать щеки улыбки глазом…

Столичные наладчики из Энергоугля, что просидели с полтора месяца на пуске после монтажа, уехали во вторник, закрыв последнюю процентовку. Перед отъездом напоследок дернули ковш: тягой — от себя-на себя, подъемом — вверх-вниз, после — поворот — влево-вправо, ну и шагнули пару раз, как водится.