5 судьбоносных вопросов. Мифы большого города - Татьяна Девятова

– Андрей, а это не патология? Может, вы просто описываете классического работоголика?

– Нет, болезнью это назвать никак нельзя. Хотя соглашусь, что это и не норма, – если понимать норму как нечто среднее. Таких людей по сравнению с общей массой, конечно, немного. В этом смысле их поведение «ненормально», но и не болезненно. Просто от природы мы разные – есть те, кому других людей не хочется видеть никогда, а есть те, которые готовы с этими людьми горы ворочать день и ночь, и ничто их не останавливает. Это биологическая детерминанта.

Кому-то такой «социальный тонус» от природы достался, кому-то – другой. Сказать, что кому-то повезло, а кому-то нет, – нельзя, потому что счастье – это соответствие твоих индивидуальных особенностей твоей (организованной тобою) социальной действительности. Поэтому для одного счастье – миллион контактов, для другого – пассивность и наблюдение за цветением сакуры. И ничего с этим не сделать, а как результат: один счастлив на бюджетной ставке, другой – на вольных хлебах рыночной экономики.

И последние так активны не потому, что им «денег мало», или «им больше всех надо», или потому что они «психи». Не мало, не надо и не психи, просто они нуждаются в таком объеме такой работы. Это как с обменом веществ – один ест и ест, а весит всего чуть-чуть, другой же чуть съел – уже два килограмма набрал. Кому-то надо десять часов в сутки спать, а кто-то и четырьмя обходится. Ну, особенности…

Поэтому если вы меня спрашиваете, что лучше: быть активным и деятельным бизнесменом или работником бюджетной сферы – размеренным и неторопливым, то я вам так скажу: если у тебя нет готовности двадцать четыре часа в сутки быть социально активным, но при этом ты точно знаешь, что есть в жизни такое счастье – лежать на диване и плевать в потолок, то десять раз подумай, нужен ли тебе пост президента компании и свой бизнес…

Об успехе мы с Андреем условились поговорить отдельно. Ну просто потому, что успех как термин, в который люди вкладывают какой-то свой смысл, живет сам по себе. Он каким-то образом связан с работой, деньгами, но явно не самым прямым.

Что считали успехом в жизни при социализме, а что вкладывают сейчас в это понятие? Из-за чего люди чувствуют себя успешными и, наоборот, неуспешными? И приходят на прием к психотерапевту: «Доктор, помогите мне, я неудачник, я не могу добиться успеха в жизни». Доктор Курпатов снова удивляет меня нетривиальным вопросом.

– А вы видели людей, которые говорят, что они успешные?

– Я знакома с людьми…

– …которых вы готовы назвать успешными.

– От них просто разит успехом, другого слова и не подобрать.

– Вы знаете, довольно сложно определить «качество», которым ни один человек себя обозвать не в силах. Люди обычно говорят: «Я неплохой бизнесмен», «я неплохой артист». Но никто не скажет: «Я – успешный артист» или «я – успешный коммерсант». Я – «хороший коммерсант», я – «отличный коммерсант». Я – «необыкновенно хорош». Это пожалуйста. Но сказать о самом себе: «Я успешный» – это как-то странно.

Успех, мне кажется, – это некая оценка, в которой есть некое пропорциональное соотношение, с одной стороны, вложенного труда, неких усилий, а с другой – результата этих усилий. Поэтому человека, который так сам себя оценивает, трудно себе представить. Очевидно, что он вкладывал труд. Ему это и так понятно. Как и то, что достигнутый им результат – есть результат его труда. Это ему тоже очевидно. В этом смысле понятие «успеха» не является личным. Оно оценочное, внешнее, стороннее.

– То есть как у Бродского: «Смерть – это то, что бывает с другими»?

– Да-да. И успех – это то, что бывает с другими. В этом смысле психологическая ценность такого понятия не слишком велика.

Проблема в том, что мы еще не научились восхищаться успешными людьми – не умеем, не научились, не знаем как. Вы подумайте, ведь раньше не успех ценили как таковой, а то, что человек двадцать лет на производстве отработал. Медаль давали не за то, что ты хорошие половники выпускаешь, а за то, что ты это делаешь долго и мучительно: «За многолетний труд». И «Героя социалистического труда» давали за то, что ты сделал о-о-о-очень много половников, а не за то, что ты их как-то особенно хорошо сделал.

В свое время, когда я еще и года не отработал руководителем оргметодотдела по психотерапии города, мне дали грамоту «За многолетний труд по организации медицинской помощи…» Я на это говорю: «За грамоту, конечно, спасибо, но многолетний труд – это не про меня. Я меньше года в должности!» А мне говорят: «Ну так у нас других грамот нет, а как-то поощрить считаем нужным». То есть даже формы поощрения такой нет – «за хороший труд», «за успешный труд».

Мы еще просто психологически не готовы к «успеху». У нас это понятие до сих пор несет в себе какой-то негативный оттенок. В советской стране не было успешных людей, успешные – были там, на Западе. А у нас – нет, у нас – все равные, о каком «успехе» может идти речь? И до сих пор этот оттенок некой испорченности, ложности, неправедности «успеха» – последствие всеобщей уравниловки – дает себя знать. Мы не принимаем успешных людей, не ценим их, подозреваем во всех тяжких. Так что тут понятная историческая ретроспектива… И люди стесняются быть успешными, производить такое впечатление, именоваться такими. А если стыдно быть успешным, то о каком личном «успехе» как о национальной идее можно говорить?

В США идея self-made – люди, которые сами себя сделали, – является своего рода национальной, неким остовом всей культуры. Государство безусловно поддерживает тех, кто делает себя сам – себя, свою карьеру, свое дело. И ему это выгодно: просто хвалишь человека за то, что он креативно работает, а он в ответ работает в два раза креативнее и вообще в два раза больше работает. Просто хвалишь и поддерживаешь, а результат – экономический рост и увеличение общего благосостояния. Очень выгодно! Так сказать, «за спасибо».

А у нас пока национальная идея – Золушка. Несчастная, горемычная, страдала-мучилась, и воздалось ей сторицей, с неба упало. А то, что она много работала, перебирала всякие бобы да розовые кусты сажала, – это ведь со счастливым результатом никак не связано. Принц девушку не за это полюбил, а за красоту ее неземную и характер ангельский, то есть не за труды праведные, а за здорово живешь. И вот – мечта! Встречайте: пришла фея – птица счастья завтрашнего дня прилетела, крыльями звеня… В общем, таким странным, сказочным образом – по щучьему веленью – мы счастье допускаем, а «нажитое непосильным трудом» – это, извините, у нас реплика негативного героя.

Никаким «селф-мейдом» даже не пахнет. А от «успеха» – разит… Читай – плохо пахнет. Оговорочка по Фрейду.

Ну, я имела в виду не приятность, а силу запаха, силу ощущения. Это как нашатырный спирт – в чувство приводит… Кажется, я начинаю оправдываться. А значит, все-таки чувствую себя немного не правой.

– Ну-ну, и давайте теперь сравним – запах нашатырного спирта и запах розы, кстати сказать, тоже очень сильный. Понятно, что у нас в ассоциативном ряду успех оказался рядом с нашатырным спиртом, а не с розой. То есть это что-то такое «ядреное», «дерет» и «продирает». Может, и полезное, конечно, но в общем и целом – не из приятного. Вот такой милый образ… В результате же мы не формируем очень важное для общества представление о self-made-людях, о людях, которые сами себя сделали.