Чернобыльская молитва. Хроника будущего - Светлана Алексиевич

Такое количество лжи, с которым связан в нашем сознании Чернобыль, было разве только в сорок первом… При Сталине…"

"Хотела родить от любви…

Мы ждали первенца. Муж хотел мальчика, а я – девочку. Врачи уговаривали меня: «Надо решиться на аборт. Ваш муж долгое время находился в Чернобыле». Он – шофёр, и его в первые дни туда призвали. Возил песок и бетон. Но я никому не верила. Не хотела верить. Я читала в книгах, что любовь может все победить. Даже смерть.

Ребёночек родился мёртвый. И без двух пальчиков. Девочка. Я плакала. «Ну, пусть бы у неё хотя бы пальчики были. Она же – девочка…».

"Никто не понимал, что произошло…

Позвонила в военкомат, мы, медики, все военнообязанные, предложила свою помощь. Не помню фамилию, но звание было майор, ответил мне: «Нам нужны молодые». Я пробовала убеждать: «Молодые врачи, во-первых, не готовы, а, во-вторых, они подвергаются большей опасности, молодой организм чувствительнее к воздействию радиации». Ответ: «У нас приказ – брать молодых».

Помню… У больных стали плохо заживать раны. Ещё… Тот первый радиоактивный дождь, после которого пожелтели лужи. Стали жёлтые на солнце. Теперь этот цвет тревожит всегда. С одной стороны, сознание ни к чему подобному оказалось не готово, а с другой – мы ведь самые лучшие, самые необыкновенные, у нас самая великая страна. Мой муж, человек с высшим образованием, инженер, он серьёзно меня уверял, что это террористический акт. Вражеская диверсия. Мы так думали…Мы так были воспитаны… Но я вспоминала, как ехала в поезде с одним хозяйственником, и он мне рассказывал о строительстве Смоленской атомной станции: сколько цемента, досок, гвоздей, песка уплывало с объекта в близлежащие деревни. За деньги, за бутылку водки…

В деревнях… На заводах…Выступали работники райкомов партии, ездили, общались с народом. Но ни один из них не способен был ответить на вопросы, что такое дезактивация, как защитить детей, какие коэффициенты перехода радионуклидов в пищевые цепочки? Об альфа – бета – и гамма частицах, о радиобиологии, ионизирующих излучениях, не говоря об изотопах. Для них это были вещи из иного мира. Они читали лекции о героизме советских людей, символах военного мужества, происках западных спецслужб…

Взяла слово на партсобрании: где профессионалы? Физики? Радиологи? Мне пригрозили, что заберут партбилет…"

"Много было необъяснимых смертей… Неожиданных…

У моей сестры болело сердце… Когда она услышала о Чернобыле, почувствовала: «Вы это переживёте, а я – нет». Она умерла через несколько месяцев… Врачи ничего не объяснили. А с её диагнозом ещё долго можно было жить…

Рассказывают… У старух появлялось молоко в грудях, как у рожениц. Медицинский термин этому явлению – релаксация. А для крестьян? Божья кара… Случилось такое с бабкой, которая жила одиноко. Без мужа и без детей. Сбожеволила. Ходила по деревне и качала что-нибудь на руках, возьмёт полено или детский мячик обвяжет платком…. Люли-люли… Баюшки…"

"Я боюсь жить на этой земле…

Дали дозиметр, а зачем он мне? Постираю бельё, оно у меня белюсенькое – дозиметр звенит. Приготовлю еду, спеку пирог – звенит. Постелю постель – звенит. Зачем он мне? Я кормлю детей – и плачу. «Чего ты, мамка, плачешь?»

Двое детей-двое мальчиков. Все время с ними по больницам. По врачам. Старшенький: то ли девочка, то ли мальчик. Лысенький. Я – и к профессорам с ним, и к бабкам. Шептухам, знахаркам. Самый маленький в классе. Ему нельзя бегать, играть, если кто нечаянно ударит, потечёт кровь, он может умереть. Болезнь крови, я её даже не выговорю. Лежу с ним в больнице и думаю: «Умрёт». Потом поняла, что так думать нельзя, а то смерть услышит. Плакала в туалете. Все мамы в палатах не плачут, а в туалетах, в ванной. Вернусь весёлая:

– У тебя уже щёчки порозовели. Выздоравливаешь.

– Мамочка, забери меня из больницы. Я тут умру. Тут все умирают.

Где мне плакать? В туалете? А там очередь… Там все такие, как я…"

"На радуницу… В день поминовения…

Нас пускают на кладбище. На могилки… А заходить в свои дворы, милиция приказывает, нельзя. На вертолётах они над нами летают. Так мы хоть издали поглядим на наши хаты… Перекрестим их…

Привезу ветку сирени с родного места, и она год у меня стоит…"

"Расскажу вам, что такое наш человек… Советский….

В «грязных» районах… В первые годы магазины завалили гречкой, китайской тушёнкой, и люди радовались, похвалялись, что, мол, нас теперь отсюда не выгонишь. Нам тут хорошо! Загрязнялась почва неравномерно, в одном колхозе и «чистые», и «грязные» поля. Тем, кто работает на «грязных»? платят больше, и все просятся туда. На «чистые» ехать отказываются…

Недавно был у меня в гостях брат с Дальнего Востока. "Вы, – говорит, – тут как «чёрные ящики»… Люди – «чёрные ящики»… «Чёрные ящики» есть на каждом самолёте, они записывают вся информацию о полёте. Когда самолёт терпит аварию – ищут «чёрные ящики».

Мы думаем, что живём, как все… Ходим, работаем… Влюбляемся… Нет! Мы записываем информацию для будущего…"

"Я – детский врач…

У детей все иначе, чем у взрослых. У них, например, нет понятия, что рак – это смерть. Этот образ у них не возникает. Они все о себе знают: диагноз, название всех процедур, лекарств. Знают больше, чем их мамы. А их игры? Бегают по палатам друг за другом и кричат: «Я – радиация! Я – радиация!». Мне кажется, что когда они умирают, у них такие удивлённые лица… Они в недоумении…

Лежат с такими удивлёнными лицами…"

"Врачи меня предупредили, что мой муж умрёт… У него рак крови…

Он заболел, когда вернулся из чернобыльской зоны. Через два месяца. Его с завода туда послали. Пришёл с ночной смены:

– Утром уезжаю…

– Что ты там будешь делать?

– Работать в колхозе.

Сгребали сено в пятнадцатикилометровой зоне. Убирали свёклу. Копали картошку.

Вернулся. Поехали к его родителям. Помогал отцу штукатурить печь. И там упал. Вызвали «скорую», отвезли в больницу – смертельная доза лейкоцитов. Отправили в Москву.

Приехал оттуда с одной мыслью: «Я умру». Стал больше молчать. Убеждала. Просила. Словам моим не верит. Тогда я родила ему дочь, чтобы поверил. Я сны свои не разгадываю… То меня ведут на эшафот, то я вся в белом… Сонник не читаю…Проснусь утром, посмотрю на него: как же я останусь одна?. Хотя бы девочка подросла и его запомнила. Она маленькая, недавно стала ходить. Бежит к нему: «Па-а-а…» Гоню эти мысли…

Если бы я знала… Закрыла бы все двери, стала бы на пороге. Заперла бы на десять замков…"

"Уже два года живём с моим мальчиком в больнице…

Маленькие девочки в больничных палатах играют в «куклы». Куклы у них закрывают глаза… Так куклы умирают…

– Почему куклы умирают?

– Потому что это наши дети, а наши дети жить не будут. Они родятся и умрут.