Русская церковная смута 1921-1931 гг. - Антон Владимирович Карташев

Христианство внушает иную точку зрения: страданий невинных и только в них видит угождение Богу. Поэтому христианство не могло встать на точку зрения создания обособленного государства или завоевания мира мечом наподобие ислама.

Дело церкви Христовой созидалось совершенно другим путем: кровь мучеников была семенем, которое дало плод, многократно превышающий всякое человеческое представление об урожае. И это случилось только потому, что первые христиане страдали не в качестве соперников или свергателей римской власти, а только подозреваемые в этом. Результатом этого было не свержение власти, а христианизация ее, т. е. усвоение ею христианства и проникновение этой власти задачами церкви. Процесс христианизации Рима был самым грандиозным в этом отношении, но не единственным.

Христианство, ставшее основой правопорядка Римской империи, носителей государственной власти возвысило на степень «защитников церкви, блюстителей в ней порядка». Эти понятия были перенесены и на Русь. Однако церковь не сразу распространила его на русских князей, остававшихся для нее долгое время просто ценными чадами, значение которых долгое время не совпадало с положением в христианстве Византийского императора.

Прежде чем возвысить значение в церкви носителей русской государственной власти, Русской Церкви пришлось пережить период зависимости от иноверной, и притом вначале жестокой, власти татарских ханов. Хваленая татарская терпимость создалась в конкретных русских условиях существования, была результатом их, а не предшествовала им. Современный событиям летописец, изображая ужасы татарского погрома, говорит, что татары шли «секуще людей, аки траву» и что «земля вся русская пуста от восток до запада и от севера до юга учинилась». С не меньшим ужасом вспоминали первое нашествие татар и соседи русских, волжские болгары, назвавшие год появления татар годом угнетения. В условиях разгрома и всеобщего смятения Русской Церкви пришлось определить свое отношение к татарам. Не сразу установилось единообразное отношение, но была всеобщей уверенность, что эта «злочестивая власть» существует «попущением Божиим».

Как известно, татары во второй свой приход сначала обрушились на Северо-Восточную Русь. Владимирский епископ Митрофан, призывая свою паству к борьбе, сам разделил участь павших в этой борьбе. Митрополит Русский Петр, при нападении татар на Киев, ушел на запад и первый принес туда известие о страшном татарском погроме. Об этом митрополите мы имеем сведения только из западных источников. Русские летописцы упорно о нем молчат, его имени не найдете в них. Забвение – лучшее, что могло ожидать предстоятеля Русской Церкви, не решившегося разделить участь своей паствы. Но нашелся еще один представитель нашей церкви – Ростовский архиепископ Кирилл, кафедра которого была старейшей в С.-В. Руси. Арх. Кирилл, уже после битвы на Сити, возвращаясь в Ростов из Белоозера, подобрал останки великого князя Юрия и в Ростове предал их погребению, тогда же он похоронил и своего Ростовского князя Василия Константиновича. Арх. Кирилл посетил и далекий Сарай, местопребывание татарских ханов. Здесь привлек к христианству племянника хана Берке, царевича Петра, строителя монастыря около Ростова. Когда на Русь прибыл новый митрополит Кирилл, то, в сотрудничестве с Ростовским арх. Кириллом, намечается и основная линия отношения к татарам со стороны Русской Церкви. Это отношение характеризуется признанием ханской власти и стремлением ханскими ярлыками оградить положение церкви на Руси. Таким образом, поведение великого кн. Ярослава и его сына, Александра Невского, определилось отношением к ханам руководителей церкви и той неизбежной необходимостью, которая была следствием «Божьего попущения». Даже мученик, кн. Черниговский Михаил, власти хана не отрицал, отказался лишь исполнить языческий обряд. Таким образом, умер не за политическое выступление, а за исповедание «Христова имени». Летописец, говоря о разной участи, постигшей князей, с удовлетворением отмечает: «иным князем Бог повелел жити человеколюбием Своим в Русской земле христианского ради языка, дабы не оскудела до конца вера христианская».

Отношения, определившиеся в сороковых годах XIII века, сохранили свою силу до конца господства татар. В этом отношении очень интересно послание митр. Киприана, 1380 года, к в. кн. Дмитрию. Настаивая на смиренной мудрости, с которой все должно делать христианину, митр. Киприан, сославшись на приведенный нами в начале евангельский текст, говорит далее, что змея все свое тело отдает «на язвы и биение» и стремится только сохранить голову. Так должен поступать и всякий христианин. Когда наступит для него тяжелое время… то пускай отдаст все свое вплоть до язв на теле, «главу же свою, еже есть Христос и вера в Него христианская, блюдет со всяким опасением». Итак, для христианина один подвиг обязателен: соблюдение Христовой веры. Этим, конечно, не исключаются и другие подвиги. Но для лиц, посвятивших себя служению Богу, христианский подвиг есть главный и обязательный. Все остальное, поскольку оно затрудняет выполнение основного подвига, должно быть оставлено. После освобождения Руси от татар вопрос этот стал более простым, хотя в другом отношении, может быть, не всегда соответствовал интересам церкви как организации.

С революцией этот вопрос до чрезвычайности осложнился. Однако вопрос об отношении церкви к государственной власти ставился и до революции. Поскольку он тогда был академическим и совершенно неактуальным, нужно и предполагать известную объективность в его формулировке в научных трудах. Если основной задачей является охрана веры (т. е. вероучения, нравоучения и таинств), то в сфере внешних отношений область ведения церкви весьма ограничена: организация церковной власти, дисциплина над духовенством и мирянами, суд и управление над членами церкви в пределах церковных отношений, потребление церковного имущества, как частной собственности, и только. «Таким образом, – заканчивает проф. Павлов, – гражданское и политическое положение духовных лиц, способы и условия приобретения церковного имущества, гражданское и политическое действие церковных законов – все это вполне и всецело зависит от государства».[49]

Если эта формула была ясна для исследователя, то для широких слоев русского общества начала ХХ века она не вытекала из существовавших тогда отношений, поскольку они не исследовались, а воспринимались непосредственно. Поэтому вполне естественно, что потребовался значительный период времени для изживания обычных представлений и тяжкие испытания, которые заставили во многом изменить точку зрения и даже в существенном, но все же внешнем, лишь бы сохранить две основы: чистоту веры и христианскую любовь в церковном обществе. Вопрос именно был поставлен во всей его остроте и жгучей настойчивости. К власти пришла партия, чуждая церкви и даже ей враждебная. Свобода атеистической пропаганды быстро стала завоевывать адептов, между прочим, и потому, что кадры безбожников были уже готовыми, созданными еще до революции, но не имевшие тогда возможности себя обнаружить. Чем дольше сохранялось такое положение, тем сильнее был натиск на церковь. Нет никакого сомнения, что безбожие на Руси старше советской власти. Далеко не одни безбожники стремились воспользоваться новым положением вещей: усилилась в первое время существования советской власти