Император - Андрей Посняков

– А… что говорить-то? – ведьма непонимающе моргнула.

– А то и говорить. К примеру, взял он тебя прямо у порога, затем – на столе, затем – велел стать на колени… поняла, дура?

– П-поняла…

– Значит, так и запишем: первый раз – на пороге… сколько раз-то?

– А?

– Запишем – много. Потом – распростер на столе, специально под распятием… У тебя распятие в доме есть, а?

– Нет, господин, – оно ж дорогущее, не купишь. Просто иконка в углу висит с ладанкой.

– Тьфу ты! Иконка… Ну, не молчи же, давай, дальше рассказывай, как вы там… за какие места он тебя хватал, поглаживал… может, тебе еще и приятно было?

Колдунья отвечала на все вопросы, впрочем, довольно путано и все время – с прямыми подсказками инквизитора, знавшего свое дело гораздо лучше попавшей в его руки ведьмы.

Закончив допрос, отец Йозеф присыпал написанное песочком и, подозвав палача, велел растянуть Марту на козлах.

– О, мой господин! – упав на колени, слезно взмолилась та. – Пожалуйста, не надо меня больше пытать, я ж вам все сказала!

– Пытаем мы тут не для того, чтоб из тебя показания выбить, а для порядку, – поднимаясь с кресла, наставительно пояснил аббат. – Порядок такой, понимаешь? Ничего ты не понимаешь, дура. Пытать тебя не будем, просто полежишь тут, в себя придешь… а я после вечерни зайду, и мы нашу беседу продолжим. Гуго! Глаза ей не забудь завязать. И руки привяжи понадежней.

Настоятель явился в подвал сразу же после вечерни, пробрался тайком, словно тать. Осторожно закрыв за собой дверь, посмотрел на распятое на козлах обнаженное женское тело с завязанными плотной черной тряпицей глазами.

– Кто… кто здесь? – уловив шаги, встрепенулась колдунья.

Как восхитительно качнулась при этом ее грудь! Нет, рано еще ее щипцами, рано…

– А ну-ка, иди сюда, милая… – поднимая сутану, пробормотал себе под нос аббат и, воровато оглянувшись, взгромоздился на козлы…

Он насиловал ведьму недолго, больше просто не хватало мужских сил, да и основное свое наслаждение отец Йозеф получал вовсе не от этого, а от пыток… Бить кнутом это юное податливо-красивое тело, жечь огнем, а потом – раскаленными щипцами… Вот это по-настоящему сладостно, а так…

Сделав свое дело, аббат поправил сутану и, потрепав ведьмочку по щеке, покинул подвал с самой довольной улыбкой на тонких губах.

Еще б не радоваться! Эта ведь – Марта Ашенбах-Носке – не какая-нибудь оболганная завистливыми соседками деревенская дурочка, а самая настоящая колдунья! Доказательств хватало, многие обращались к «доброй Марте» за помощью: кому кровь заговорить, кому любимого приворотить, кому просто так – погадать на суженого, а кому – и порчу заговором навести! Порчу, правда, ведьма – еще до кнута – отрицала напрочь, а в остальном призналась сразу, без всяких пыток. Ведунья! И бабка ее, старуха Носке, тоже была ведунья, а прабабку сожгли на костре. Выходит, не простая ведьма – потомственная. А прикинулась тут дурочкой – мол, не бейте, я все скажу! Скажешь, скажешь, куда ты денешься? А вот чтоб не били – шалишь! Порядок – он и есть порядок, сказано: без пытки нельзя, значит – нельзя. А уж он, отец Йозеф, да такую-то ведьмочку – со всем удовольствием.

– Гуго! Колдунью в каморку отведи – пущай выспится. Да дай ей воды и краюшку хлеба – не дай бог, еще помрет раньше времени.

Войдя в свою келью, настоятель уселся на большую кровать под сверкающе-желтым шелковым балдахином и, бросив взгляд на висевшее в углу распятие изысканной миланской работы, посмотрел на недавно зажженные послушником свечи. Одна сильно коптила – недоглядел послушник-то, уж придется наложить на него епитимью. Свечки монастырем покупались хорошие, из доброго русского воска, правда, на всю братию, конечно, не шли – горели только в церкви да в кельях самых уважаемых братьев, включая самого аббата и отца кастеляна.

В обставленной дорогой мебелью келье имелась потайная дверца, через которую можно было пройти в монастырский сад и даже выйти подземным ходом в город, в расположенный напротив обители дом одного уважаемого бюргера, связанного со святыми братьями общими финансовыми делами, ныне, увы, пришедшими почти в полное расстройство благодаря появлению сильных конкурентов в лице некоего Ганса Фуггера, вынырнувшего вдруг неизвестно откуда. Еще год назад никто про него и знать-то не знал, а тут, ишь ты – и мельницы у него, и повозки, и доходные дома и – изобретение дьявола! – станки для печатания книг! Многие из этих книг давно на костер просились… вместе с теми, кто их печатал.

И пошли бы на костер, а как же! Если б не высокий покровитель – епископ Альбрехт. Ухх…

Вполголоса выругавшись, отец Йозеф заскрипел зубами с такой силой, что еле-еле услыхал донесшийся за потайной дверью стук.

– А! Входи, входи, брат Арнольд! Нынче я тебя что-то заждался.

Быстро поднявшись, аббат отворил дверь, впуская в келью невысокого монаха в темной сутане, с узким, вечно озабоченным чем-то лицом и забавным венчиком желтых волос вокруг обширной лысины. Этакий нимб, прости господи.

– Ну, брат Арнольд, какие у нас новости?

– Мельницу наши люди разрушили, – усевшись на предложенный настоятелем стул, доложил брат Арнольд. – Теперь-то ее уж не скоро восстановят. Молодец брат Дитмар, справился, а я уж, грешным делом, думал…

– Что ты думал, брат, меня не интересует. – Отец Йозеф прошелся по келье и скривил губы. – О наших врагах узнал что-нибудь?

– Узнал, а как же! – с готовностью закивал монах. – О Гансе Фуггере сказать особенно нечего – он с рождения в Аугсбурге живет, и предки его здесь жили. Ничем особым не выделялся, но дела вел с умом…

– Из-за этого и разбогател?

– Не только. – Брат Арнольд потер ладони и усмехнулся: – Компаньон ему попался хороший.

– Компаньон? А, это ты об этом… о Георге из Константинополя… Наверняка схизматик, хоть он и утверждает обратное! Ухх! В подвал бы его к нам…

– Нельзя в подвал, отче…

Аббат отмахнулся:

– Понимаю, что нельзя – в покровителях-то сам епископ. Ничего! Дай бог, недолго Альбрехту осталось… Что ты так смотришь, брат Арнольд? Что-то добавить хочешь?

– Много чего, – блеснув лысиной, закивал монах.

– Ну, так говори, говори! Внимательно тебя слушаю.

– Он очень странный человек, этот Георг… неизвестно откуда. Говорит, что грек, но по-гречески не разговаривает, по крайней мере – никто того не слышал. Появился он в городе не так и давно, поначалу связался с жонглерами – помните, отче, те гнусные мистерии, на которые все валом валили?

Настоятель сверкнул глазами:

– Да уж помню. Я бы их всех тогда еще в подвал упрятал, да только епископ… Знали, к кому подвалить – хитрые.

– Балаган этот, потом – ездящие всегда по одному и тому же маршруту повозки, станки печатные, – разгибая пальцы, негромко перечислил брат Арнольд. – Все это новое, чудное, чего никогда раньше не было. И появилось все тогда, когда явился и этот вот Георг, господин более чем странный! Знаете, святый отче, я сильно подозреваю, что он – колдун!