Гастроли Жигана - Сергей Зверев

– Пошел ты! – огрызнулся тот в ответ.

«Пора! – подумал Макеев. – Первым будет тот, что сверху. Он вроде бы поопытней».

Макеев дернулся, подпрыгнул всем телом над ступеньками и успел в то же мгновение вытащить из-под себя руку.

Стоявший наверху вздрогнул и согнулся. Пистолет в его руке молчал.

Макеев уже развернул руку, чтобы серией из двух выстрелов поразить оставшихся противников, но в это мгновение те открыли беспорядочную стрельбу.

Макеев чувствовал, как пули входят в его тело. Две попали в спину, одна – в ногу, и он успел все-таки нажать на курок, но только один раз.

Один из стрелявших откинулся к стене и схватился за грудь, но второй выстрелил еще раз, прямо в висок повернувшемуся на бок Макееву.

В подъезде наступила тишина, слышно было, как скребет грудь сползший на пол по стене раненый лейтенант. Пахло гарью от выстрелов.

Оперативник, что остался невредимым, медленно вытер тыльной стороной ладони лоб и произнес дрожащим от напряжения голосом:

– Тварь…

Он посмотрел на раненого у стены, потом поднялся наверх и перевернул того, что лежал на верхних ступеньках. Пульс у него на шее не прощупывался.

– Тварь! – повторил оперативник и принялся шарить по карманам, разыскивая телефон.

* * *

Панфилов ждал Макеева с упорством человека, не желавшего верить в то, что люди смертны.

Макеев ушел, ничего не сказав, не сообщив, куда и зачем он направился, и Панфилов даже представить не мог, куда могло занести его напарника.

Он не хотел верить в то, что вновь остался один. Отбрасывал эту мысль и придумывал самые невероятные причины, объясняющие отсутствие Макеева. Вплоть до того, что тот напоролся в какой-нибудь забегаловке и отсыпается теперь где-нибудь под забором.

Впрочем, он понимал, что все это чушь и не станет Макеев пить ни в какой забегаловке, когда на них идет самая настоящая охота.

На вторые сутки Панфилов понял, что Макеев не придет никогда. Потому, что если бы он мог, то уже появился бы, позвонил, сообщил о себе.

Панфилов сидел на стуле, низко склонив голову и зажав ее между ладонями. Ни о чем думать он больше не хотел и не мог. Даже о том, как ему жить дальше.

И тем не менее именно этот вопрос постоянно всплывал у него в голове и выводил его из оцепенения.

Они вновь ошиблись. Теперь ошибка была общей. И Макеев наверняка заплатил за эту ошибку жизнью. Он не допустит, чтобы его взяли живым, слишком много за ними числится, чтобы питать иллюзии по поводу дальнейших перспектив. Чем дожидаться расстрела без суда в камере, лучше форсировать это событие.

В Константине боролись два противоположных желания. Одно из них заключалось в том, чтобы выйти на улицу и, увидев обращенный на тебя пристальный взгляд, выхватить пистолет и стрелять до тех пор, пока хватит патронов в обойме.

Но надолго их, конечно, не хватит. Потом раздадутся ответные выстрелы, и на этом все закончится…

Стоит ли?

Панфилов не мог сказать про себя, что он очень хочет жить и стремится сохранить свою жизнь во что бы то ни стало. Просто мысль о смерти никогда не присутствовала в его мозгу. Он и представить не мог такой ситуации, чтобы сам себя мог убить, или, спровоцировав кого-то, подставился сам под выстрел.

Он жил просто потому, что не умел быть мертвым. Почему человек дышит? Как ответить на этот вопрос? Потому же Панфилов жил. Жил потому, что был живым человеком.

И как бы ему ни хотелось отомстить за Сашку Макеева, он не вышел на улицу и не открыл стрельбу, которая непременно закончилась бы его смертью.

Он просидел в квартире еще сутки. Просидел без движения, даже не курил, поскольку руки его словно окаменели, и он не мог заставить себя поднять их и протянуть к столу, на котором лежали сигареты.

Вернула его к жизни мысль о том, что несмотря на то, что Макеев не таскал с собой паспорт с идиотской, явно выдуманной фамилией Интеллегатор, рано или поздно менты, или кто там теперь на них охотится, раскопают, что это имя последнее время носил Макеев. И конечно же, наткнутся на информацию, что на эту фамилию зарегистрирована квартира в одной из московских новостроек.

Эта мысль заставила Панфилова подняться. Нужно было уходить из квартиры. Уходить, если он не хочет разделить судьбу Сашки Макеева. Сражаться с системой могут только дон-кихоты.

Он уже достаточно навоевался за свою жизнь. Даже когда он одерживал победы, они рано или поздно все равно превращались в поражения. Он живет в этой стране, и ничего другого эта страна предложить ему не в силах. Выбор один: либо принимай законы, которые она тебе навязывает, либо сопротивляйся этим законам.

Он попробовал и то, и другое.

И в обоих случаях потерпел поражение.

«Но это еще не причина для того, чтобы опускать руки, – подумал Константин. – Наверное, Сашка и погиб только для того, чтобы я понял, что шел неверной дорогой. Спасибо, друг!»

Последнюю фразу Константин произнес про себя без тени самоиронии или насмешки над собой. И уж тем более – над Сашкой Макеевым.

Макеев помог ему прийти к трудному решению – Константин Панфилов по прозвищу Жиган должен исчезнуть. На этот раз исчезнуть насовсем, а не просто спрятаться от своего прошлого.

От прошлого не спрячешься, оно настигнет тебя рано или поздно. Единственный выход – попробовать родиться еще раз, заново.

Константин быстро собрал деньги в небольшую кожаную сумку, повесил ее через плечо и остановился в коридоре перед зеркалом.

Он посмотрел в глаза своему отражению и увидел в них слишком многое, что роднило его с прошлой жизнью. Нет, этот Константин Панфилов не сможет выжить в сегодняшней России.

«Прощай, Костя!» – мысленно сказал своему отражению Панфилов и вышел из квартиры.

Через час после его ухода в дверь и окна одновременно вломились спецназовцы и в суматохе едва не постреляли друг друга, пока не сообразили, что квартира пуста.

Генералу Утину было доложено:

«Константин Панфилов на указанном объекте не обнаружен».