Жаклин Врана - Тодд Лерой

– С тебя адрес автомобильного салона, – повторила она, вынимая чашку из-под пресса. – А главное постарайся найти что-нибудь о Вигго.

– Как скажешь, – вернулся на пол Тоби.

– О нет, я и так проиграл тебе все месячную зарплату, – отмахнулся Лок.

– Да, брось, я твоих денег не возьму. Я же вижу, что у тебя их нет.

– Справедливо, – буркнул аспирант. – В следующий раз. А сегодня мне нужно побыть водителем еще какое-то время.

* * *

Ванко встретил Жаклин, извиваясь у ее ног, забирался на плечо и спускался на руку несколько раз. Ворон даже не обратил внимания на свежие кроличьи тушки у нее за спиной. Вместо этого обнюхивал девушку как собака и рассматривал ее колено.

Уснуть во время расследования Жаклин было сложно. Она провожала взглядом редкие машины и безостановочно думала. Она просто не умела затушить мусорный диалог внутри себя. Сигарета приструнила навязчивое давление мозга, но лишь частично.

Прежде чем послушать новости Жаклин набрала обжигающе горячую ванную и дождалась полного остывания. Стены беззастенчиво крошились и оставляли заметные полосы грязи на полу. После отъезда сестры квартира сильно изменилась. Вернулись прежние слои пустых стаканчиков и затушенные обо все подряд бычки. Она думала о том, чтобы очистить квартиру, но как-то отстраненно, будто строила планы на какую-то другую жизнь, где от нее ничего другого не требуется.

Жаклин обмоталась единственным полотенцем, с многочисленными дырками от пепла. Время от времени она пользовалась прачечной за углом, но полотенце относить всегда забывала. Ей хватало единичного экземпляра всего. Постельного белья, расчески, единственного стула и кресла. Она не знала цену вещам, но и тратиться на лишнее не любила. Могла купить слишком дорогие по меркам среднего жителя часы и забрать кушетку со свалки. Домашний телефон напоминал первые модели семидесятых – восьмидесятых годов. Удивительно, как на нем оказался автоответчик. Определять незнакомые номера он не умел, но Жаклин находила иные способы вычисления адресата. Она подключала безысходный аппарат к полицейскому датчику слежения и кабелем к программам на ноутбуке. Компьютер она меняла гораздо чаще. Как только модель устаревала, избавлялась от нее, несмотря на достаточную работоспособность. Причем избавлялась радикально: выбрасывала вместе с мусором в огромных черных мешках.

Первый номер автоответчик проигнорировал, а значит, звонил незнакомец. Жаклин вообще редко звонили. В забитой ею электронной книге хранились только имена сестры и отдела.

– Здравствуй, Жаклин, – сказал приятный голос знакомой ей женщины. – Это Ингрид. Я не стала звонить на твой рабочий телефон, потому что сочла это неприемлемым. Думаю, беспокоить тебя по-домашнему не так фатально. Я подумала, что тебе захочется попить моего кофе еще раз. Никаких принуждений. Я пойму, если ты откажешься. Ну, или не пойму. По тебе вообще сложно что-либо понять. Ты можешь просто сидеть рядом и молчать, глядя в окно. В общем, ты знаешь мой адрес. Приезжай в любое время.

Жаклин попыталась вспомнить, что еще задолжала этой женщине и почему та не оставит ее в покое.

Личную жизнь она не обсуждала, хотя и могла задать чересчур личный вопрос незнакомому человеку. Из-за этого некоторые считали ее безумной шлюхой. На самом же деле партнеров она меняла только по необходимости.

Не дослушав сообщение до конца, она переключила на следующее. Этот номер аппарат из другого века определил.

– Здравствуй, Жаки, – не своим голосом поздоровалась сестра. – Я звоню, чтобы сказать… Похороны назначены через неделю. Она просила… Позвони мне, пожалуйста. Я не могу рассказывать о таких вещах немой коробке. Понимаю, что и ты в ответ немногое скажешь, но по крайне мере я…

Жаклин сбросила сообщения и очистила список.

После того, как родители развелись, девочки встречались редко – исключительно по праздникам. Первые годы они чувствовали себя в компании друг друга открыто. Они копили тайны, чтобы выдать их только друг другу. Некоторые вещи Софи скрывала даже от матери, но не от Жаклин.

Со временем пропасть возросла. Они перестали чувствовать прежнюю близость, а секретами делилась только Софи. Жаклин все больше слушала. Она вообще прекратила раскрывать рот.

Когда Жаклин исполнилось четырнадцать, отец вернулся в дом ее рождения уже один, и Софи узнала о том, что сестра бесследно исчезла. Она организовала собственные поиски, отправила объявления во все местные газеты, оповестила полицию, собрала знакомых, которых на тот момент у нее было не так много.

Жаклин она обнаружила во время тура по Скандинавии на последнем курсе института. Кто-то из компании купил местную газету на остановке, пролистал и с удивлением обнаружил лицо знакомой из автобуса.

– Так это же ты, Софи! – передал газету он.

Жаклин она навестила только через два года, когда окончила институт с отличием и защитила диплом по искусству ландшафта. Она не верила в свои силы и кишела комплексами насчет собственных возможностей. Вопреки низкой самооценке результаты итоговых экзаменов говорили иное. Но она им предпочитала не доверять. Софи не могла отделаться от нескончаемых оскорблений отца. Как бы ни старалась девочка, за все детство она не удостоилась ни одного его теплого слова, похвалы или улыбки.

Софи вспоминала период жизни с отцом и не представляла, как бы смогла протянуть под одной с ним крышей еще какое-то время. Известие о побеге успокаивало. Во всяком случае, это не самоубийство. Отца ни одна из девочек не воспринимала. Жаклин и вовсе боялась, что унаследовала его равнодушие. Софи же знала, что равнодушие это совершенно иного свойства. Оно направлено не на разрушение.

Жаклин провела в среде насилия, невежества и безразличия полжизни, тогда как Софи четверть. Поэтому первая сформулировать настоящие чувства не умела. Она не считала сестру поверхностной и даже молчаливо хвалила за каждую победу. Но никогда вслух, а значит, Софи теряла единственную поддержку и ощущала себя жалкой во всех смыслах. Ветреность в нее заложила мать. Она сдувала с нее пылинки, буквально подтирала остатки еды с ее воротника. Во все тяжкие девочка ударила именно назло ей. Мать думала, будто девочка и знать не знала, что такое сигареты, в то время как Софи попробовала почти все виды наркотиков к двадцати.

За Жаклин никто ответа не держал. Ей пришлось зарабатывать с девяти лет, чтобы прокормить отца – алкоголика. Она сносила его нападки, запиралась в подвале и засыпала, сотрясаясь от холода и свернувшись клубком в пыльном углу под лестницей. Он старался не подымать на нее руки, но подходил к черте настолько близко, что если бы девочка не защищалась, перешел бы ее ни одну сотню раз.

Историю семьи Жаклин соседи хорошо знали. Одна из соседок прониклась к девочке сочувствием и позволяла оставаться у себя в любое время, поила чаем и сладостями, которых в доме алкоголика никогда не водилось. Старушка была последним пристанищем, поэтому, когда той не стало, умерла последняя надежда Жаклин.