Краткая история Лондона - Саймон Дженкинс

Пока фейерверки Нэша сотрясали Вест-Энд, Лондон эпохи Регентства решительно подрос. Число переправ через Темзу увеличилось: были построены новые мосты в Саутуорке, Воксхолле и Хангерфорд-маркете ниже Стрэнда. Все эти мосты были частными, и за проезд по ним взималась плата: предприниматели стали строить их после 1809 года, когда войны на континенте еще бушевали. Мост Стрэнда, позднее переименованный в мост Ватерлоо, спроектировал инженер Джон Ренни; он обошелся в сумму свыше миллиона фунтов стерлингов (ныне 100 миллионов фунтов с лишним). Итальянский скульптор Канова называл его «самым благородным мостом в мире». Этот мост, как и многие красивейшие сооружения Лондона, постигла трагическая судьба: в 1930-х годах он был снесен.

Теперь Лондон имел несколько общественных зданий, достойных столицы. В 1823 году в Блумсбери Роберт Смерк стал строить новое здание Британского музея, где первоначально должна была размещаться королевская библиотека, выкупленная у оставшегося теперь без гроша Георга IV. По сравнению с холодной монументальностью каменных колонн Смерка террасные дома Нэша выглядели более чем приветливо. Смерк спас и Миллбанкскую тюрьму, заложенную в 1813 году по прогрессивному плану Иеремии Бентама[101], но к 1816 году обошедшуюся уже дороже Букингемского дворца. В это же время изобретательный архитектор Джон Соун заканчивал здание судов в старом Вестминстерском дворце и новый Банк Англии в Сити (оба здания до наших дней не дошли).

Что касается Букингемского дворца, то этот проект, призванный стать венцом георгианского Лондона, обернулся фиаско. Нэш спроектировал мраморную арку над входом на передний двор, однако первоначальная смета в 250 000 фунтов была превышена более чем вдвое, и парламент назначил расследование. В 1828 году, когда больной король жил в уединении в Виндзоре, Нэшу пришлось предстать перед судом по обвинению в обмане и растрате государственных средств. Один из членов парламента назвал его «фаворитом, вливавшим яд в ухо сюзерена». Ныне за подобное расточительство в отношении государственных средств архитекторам жалуют рыцарские звания. Нэшу в подобном было грубо отказано, и в 1830 году он был уволен из Кабинета королевских работ. Арку перевезли в Тайберн, где она стоит и сегодня; во дворце вместо нее в 1847 году появился фасад, выполненный Эдвардом Блором для королевы Виктории, но позднее тоже переделанный.

Последним поразительным предприятием Нэша в Лондоне стала вторая «королевская миля», которая должна была пройти от Уайтхолла на север, к Британскому музею. В 1820 году Нэш переместил королевские конюшни, выходившие на церковь Святого Мартина-в-полях, на зады Букингемского дворца и расчистил место для новой Королевской академии художеств (позднее Национальной галереи). Но этот проект так и не продвинулся дальше. Нэш умер в 1835 году, оставив только «улучшения в западной части Стрэнда» с башенками-«перечницами» напротив вокзала Чаринг-Кросс – жалкий призрак своего второго великого замысла.

Национальная галерея, воздвигнутая в конце концов по проекту Уильяма Уилкинса, была ничем не похожа на Британский музей: она имела вид несообразный, неторжественный и неромантичный. Трафальгарскую площадь дорабатывал Чарльз Бэрри;[102] он стремился выстроить архитектурное завершение авеню севернее Уайтхолла, но, как обычно, непринужденный дух Лондона оказался сильнее. Площадь стала несимметричной и нескладной, и галерея Уилкинса не выполняла больше никакой функции – только занимала место. Лишь в 1839 году Лондон наконец увековечил победу при Трафальгаре колонной Нельсона. В 1867 году были добавлены четыре льва работы Эдвина Ландсира; моделью послужила туша, присланная в студию художника и скульптора из Лондонского зоопарка. Лапы к тому времени настолько разложились, что на постаменте Ландсиру пришлось лепить их с собственного кота.

Если говорить о том, чего хотел сам Нэш при застройке Риджент-стрит, его проект можно в конечном итоге назвать успешным. Улица изолировала престижные анклавы Сент-Джеймс и Мэйфэр, защитив тамошнюю недвижимость от трущоб, наступавших с востока, из Ковент-Гардена и Сохо. Сент-Джеймсский дворец занимали младшие представители королевского дома, и к нему примыкал закрытый аристократический квартал – Мальборо-хаус, Кларенс-хаус и Стаффорд-хаус (позже Ланкастер-хаус). На Грин-парк выходил ряд особняков, в их числе Кливленд-хаус (позже Бриджуотер-хаус), Спенсер-хаус, Девоншир-хаус, Бат-хаус, Эгремонт-хаус (позже военно-морской клуб, известный как «Ин-энд-аут», In and Out) и особняк Веллингтона – Эпсли-хаус, известный (во всяком случае, водителям такси) под адресом Лондон, дом 1.

Вестминстер к этому времени завершил свою эволюцию от пригорода Сити до города в своем праве, причем он превышал своего «брата-близнеца» в составе Лондона и по площади, и по населению. Когда в 1813 году появилось газовое освещение улиц, первым освещенным местом под новый, 1814 год стал не Сити и не Лондонский мост, а Вестминстерский мост[103]. Газ, изготовлявшийся из угля, привозимого с севера, поначалу использовался только для уличного освещения. Первой освещенной улицей стала Пэлл-Мэлл (обязанность по освещению легла на приходских сторожей и констеблей), но спрос на освещение мгновенно стал огромным. В течение двух лет число уличных фонарей выросло до 4000; к 1822 году в Лондоне было семь газовых компаний. Семь лет спустя их насчитывалось уже двести; вот ранний пример «микрорайонного» муниципального предприятия.

Какого-либо признака общей для всей столицы администрации все еще не наблюдалось. Движения за муниципальную реформу в 1820-х и 1830-х годах в основном шли из провинций: из Манчестера, Бирмингема, Ноттингема и других городов. В то время как рабочие Лондона могли быстро организоваться по вопросам заработной платы и условий труда, на защиту политического дела их было поднять труднее. Сити продолжал пользоваться самоуправлением – сплоченным и отчасти даже демократическим, – корни которого лежали в его ремесленных обществах и гильдиях, в их секретных ритуалах и олдерменах. Перемен любого рода остерегались как чумы. Вестминстер был противоположным явлением. Он вовсе не имел своей местной политики. Его население под началом дюжины с лишним приходских управлений представляло собой постоянно сменявших друг друга временных жильцов, которым нужно было только место, где приклонить голову, и возможность либо заработать, либо хорошо провести время.