Волчара выходит на след - Кирилл Казанцев

– Ох, и пощастило тоби, хлопче, – с какой-то неожиданно грустной ноткой в голосе произнес ему на прощанье как-то разом посмурневший дядько. – Яка кралечку! – уронил тяжелый вздох, и в его добрых жалостливых глазах блеснул огонек какой-то давней затаенной боли.

– Я знаю, – ответил Андрей, спуская с лица вдруг ставшую совсем неуместной безмятежную счастливую улыбку, и тихо суеверно прибавил: – Но больше ничего не говори, отец. Ни слова. Прошу тебя. Не надо.

Потом действительно был Стрийский парк. И вязкий, тягучий, сладкий до приторного запах цветущих каштанов. Одинокая скамейка в укромном уголке тенистой аллеи… И жадные, жаркие поцелуи до стона, до ломоты в зубах.

– Бильше не треба! – умоляла она. – Ну, я прошу тебе, миле!

Но он никак не мог остановиться. И уже совсем непослушные руки сжимали ее, как в тисках. Скользили все ниже и ниже. По упругой девичьей груди под белоснежной накрахмаленной блузкой. На атлас крепко сведенных круглых коленок:

– Я же люблю тебя, милая! Люблю, понимаешь?! – вымучивал, задыхался он.

– Не можна! Не треба, Андрий! – Она вырвалась. Выскользнула. Вскочила на ноги. Замерла в двух шагах, обхватив скрещенными руками плечи, словно кукожась от мороза: – Образився?

Андрей сидел потупившись и мял в ладони сигарету.

– Ну, и даремно. Я просто не можу так швитко. – Ми ж з тобою ледве знайоми.

Андрей снова не ответил. Еще щемило и горчило в горле.

– Ти ж мени теж дуже подобаешся, – все еще били, больно ранили ее слова. – Але я не можу ще сказати, що люблю. Почекай трохи, миле. Добре? Ти дуже хороший. Почекай. Гаразд?

Андрей Степанович отставил кружку. Глаза его повлажнели, и рука, еще не утерявшая ощущения тепла, непроизвольно сжалась в кулак. Сжалась так, что ногти врезались в ладонь: «Маришка, Маришка, – покачал он головой и выдохнул с протяжным тихим стоном. – И где же ты сейчас? Что с тобою сталось, милая? И кто ж тебя кохает? Тридцать лет прошло, а все стоишь, как ты хотела, перед глазами чистым белым облачком».

– В общем, так, Самвельчик, я узнала.

– Подожди, женщина! – раздраженно махнул на нее рукой Арутюнян, словно стряхивая с пальцев какую-то прилипшую гнилую дрянь. – Куда ты лезешь, когда мужчины говорят? Заткни свой клювик. Вон, персик лучше съешь. Так ты говоришь, Ашотик, что Степанчук его не любит?

– Совсем не любит, – согласно кивнул старший брат, задумчиво покачивая на пальце брелок с ключами. – Он его на душ не переносит.

– На дух, – поправил Самвел. – Вай, как это хорошо. А почему не любит?

– Да он, Сазонов этот, – совсем тупой. Совсем не хочет понимать, как людям жить надо. Все время лезет, как дурак, со своей правдой-кравдой. Кому такой понравится?

– Д-а-а, есть такие сволочи-правдолюбцы, совсем больные на голову. Сам не ем и другим не дам. Или сам ни гам? А-а, один черт! У этих русаков язык сломаешь.

– Я думаю, что он не очень огорчится, – резюмировал Ашот. – Вообще не огорчится. Только нам спасибо скажет, если мы его от этого козла избавим. Понимаешь, да?

– Вай, как это хорошо, братик! Очень хорошо, да.

– А что там Ваха про него узнал?

– А кое-что узнал… Он один живет. На Девятого января в шестиэтажке. Однокомнатная конура у него, как у бомжа какого-то. Гараж далеко от дома. На новостройке. Потому, наверно, машину не всегда берет. Далеко ходить каждое утро. Быстрей на автобусе доедешь. Да и пешком ему до прокуратуры – всего минут двадцать. А машина у него – развалюха какая-то. Зимой вообще, наверно, без паяльной лампы не заводится. Если пешком, не на машине, то где-то в половине девятого из дома вылезает. Но это нам точно не подходит. В центре всегда в это время людей много. А вот с гаражом – надо подумать. Там у него очень удачно получается. Как раз ворота на пустырь открываются, и с дороги ничего не видно.

– Подумаем. Можно и дома, конечно, но это опасно. Нашуметь можно. Да и чужому вряд ли он откроет. Если только какого-то его хорошего знакомого заставить в двери позвонить. С прокуратуры нельзя. Степанчук недоволен будет. Согласился бы, конечно, куда он денется, но это ему совсем не понравится. Совсем какая-то лажа получается. Да и деньги у нас нелишние. Нечего бесконечно его жадную морду мазать.

– Д-а-а, подумаем. Ну, теперь ты говори, что узнала.

Алина демонстративно медленно отодвинула от себя чашку с недопитым кофе. Неаккуратно вытерла губы салфеткой так, что на зубах осталась ярко-алая полоска от помады.

– А-а, быстрей давай! – потерял терпение Самвел. – Язык проглотила, что ли?

– Он один живет.

– Это я и без тебя знаю.

– Он один живет, – еще раз злонамеренно повторила Алина, словно втолковывая какую-то простую истину в голову тупого дауна.

– Вот дура! – возмутился младший Арутюнян. – Что ты тут мне опять хвостом трясешь? А прав ты, Ашотик-джан, надо было ее давно как следует поучить. Совсем наглая стала, да.

– С женой десять лет в разводе, – невозмутимо продолжила Алина, глядя в стену прямо перед собой. – Больше он так и не женился. Постоянной женщины у него нет. Иногда встречается с Алкой Берестовой из стройтреста.

– Она замужем?

– Нет, не замужем. Тоже разведенка. Неприятная баба. Лодыжки толстые, ноги короткие. За собой совсем не следит. Потому, наверно, от нее мужик и ушел. Не знаю, что он вообще в ней нашел. Дура дурой.

– Давай поближе к делу. Нам, мужикам, все равно, кто из вас больше дура.

– Выпить любит, но не очень часто. Ни вино, ни коньяк совсем не любит. Только водку. Это мне Иринка Каморина рассказывала. Она замужем за следователем. По праздникам они всегда в «Юбилейном» всей прокуратурой собираются. Оливки терпеть не может. И суши тоже. Вообще никаких изысков в еде не признает.

– Ты что, собралась мне рассказывать все его аппетиты, что ли? Ты думаешь, что меня это хоть чуть-чуть интересует?

– Но ты же сам говорил, чтобы я узнала, что он любит, что не любит.

– А ты, глупая, так и поняла буквально все? Э-э-э, чет! Мерет кунем! Как с ней, Ашотик, тяжело! Иногда просто сил нет, как меня выводит. Дальше давай. Чего замолчала? Какие еще у него бабы? С кем дружит? К кому в гости ходит? Понимаешь, да?

– Никаких больше нет. По крайней мере – ни с кем его больше не видели.

– Вот мужики, да?! – не удержался от комментария младший Арутюнян. – Просто стыдно за них, да! Как можно с одной и той же бабой постоянно трахаться? Ужас какой-то! Это то же самое, если одну картошку или одну шаурму только кушать и кушать, пока она с ушей не полезет! Ужас, да? Ну, что ты опять замолчала? Давай дальше.

– Ни с кем не дружит. Только с Комовым. Есть у них там, в прокуратуре, молодой рыжий следователь. Прямо весь конопатый, как Петрушка.