Защитница. Любовь, ненависть и белые ночи - Иосиф Гольман
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Сильно?
– Неважно. Чтоб огонь был.
– А что потом?
– А потом все спать идите. А я внизу останусь.
– А можно я тоже? – взмолился Олег Всеволодович. – У вас свои бесы, у меня свои. Мешать не буду.
– Оставайся, – ухмыльнулся дед Самсон. – Только потом не пожалей, если у меня не получится.
– Спасибо, – не стал вдаваться в детали Багров.
Ольга тоже бы с удовольствием осталась внизу, рядом с Олегом, печкой и внушавшим ей доверие дедом Самсоном. Ложиться спать одной в большой, полной смутных движений и скрипов комнате Шеметовой сейчас совсем не хотелось.
Анна, видимо, поняла девушкин настрой, потому что мгновенно подселила к ней Леночку, одну из своих старших дочек. Веселая и рассудительная Лена не особенно боялась ночную нечисть, особенно в присутствии деда Самсона. Шеметовой сразу полегчало. Хотя сказать, что она полностью спокойна, образованная москвичка пока не могла.
Ольга еще немного посидела внизу.
Пока не происходило ничего существенного. Дед Самсон что-то тихо бормотал себе под нос, время от времени кидая в широкую пасть печи пучочки сухой травы. Те мгновенно вспыхивали, отбрасывая блики и тени по стенам, чтобы уже через несколько мгновений прогореть бесследно. После процедуры дед обмакивал кончики пальцев в холодную колодезную воду, и действо продолжалось по прежнему сценарию.
Все двери в дом плотно закрыли – колдун лично проверил, подергал каждую. Обитателям запретили выходить на улицу. Багров, по своей нонконформистской сути, запротестовал: а как же покурить? Хотя вроде три месяца как бросил. Анна Ивановна пошла на крайние меры, разрешив упрямцу курить прямо в зале.
Багров, впрочем, уже забыл и про запреты, и про разрешение: он сосредоточился над ярким экраном, видимо, обнаружив что-то важное.
Ольга вздохнула с облегчением: страшно было даже подумать о том, что проснется она завтра утром, а любимого нет. Черти унесли.
Разделась, легла в мягкую, на пуховой перине, постель.
С Леночкой в одной комнате – и особенно с дружественным колдуном в зале на первом этаже – было уже не так страшно. Думала, будут мучить воспоминания о делах да мысли о предстоящем процессе, но, умотанная дневной беготней, мгновенно провалилась в глубокий спокойный сон.
Когда проснулась, выспавшаяся и бодрая, комнату заливал веселый солнечный свет. Леночка, которая пошла по маминым стопам, уже ушла на утреннюю дойку. Однако у оставшейся в одиночестве Ольги никакого страха не наблюдалось.
Она умылась, оделась и даже слегка накрасилась, после чего спустилась вниз. Там уже вовсю хлопотала над завтраком Анна Ивановна.
По распахнутой входной двери и окнам девушка поняла, что дед дал отбой ведьминской тревоги. Сам он спал здесь же, в огромном деревянном кресле.
Странно, что она раньше такой выдающийся мебельный раритет не замечала.
Еще больше удивилась любимому. Багров так и не ушел наверх. Он остался на своем стуле, только руки сложил на столе, а бедовая его голова покоилась на руках.
Ольге показалась неестественной поза коллеги. Он как будто не дышал. Чуть не вскрикнув, девушка метнулась к нему.
– Олежек! – крикнула она.
Раньше Шеметова себе такие нежности не позволяла.
Он не откликнулся.
– Олежка! – Оля безрезультатно трясла Багрова за плечи, проваливаясь в такую бездну ужаса, что даже встреча с лесной ведьмой была ничто.
– Умаялся он, – сказал Виктор, зашедший в дом с охапкой колотых березовых чушек. – И в самом деле всю ночь работал. Параллельно с дедом, – усмехнулся Куницын, аккуратно укладывая дрова в пространство рядом с печью.
Шеметовой же было не до шуток. Она в ужасе трясла Олега, в душе понимая, что ничего исправить нельзя.
– А ты меня поцелуй.
До нее не сразу дошел смысл фразы. Присмотревшись, увидела хитрый Олегов глаз. Второй еще был закрыт.
– Так ты не спишь? – взъярилась Шеметова.
– А как можно спать, когда тебя так трясут? – резонно поинтересовался коллега.
Разгневанная розыгрышем коварного Багрова, Ольга села за стол, опять полный вкусностей. Ей немедленно составили компанию Олег, проснувшийся дед Самсон и оставшиеся в избе Куницыны.
– Ну что, получилось? – спросила с надеждой Шеметова у деда.
– А что должно было получиться? – заинтересованно спросил колдун.
– Ну, не знаю, – сбилась Ольга.
– Победа над темными силами, – ехидно подсказал Багров.
– Это – в последней серии, – не менее ехидно ответил дед Самсон.
На некоторое время вкусная еда прервала разговоры. Но следовало уточнить планы.
– Нам можно ехать? – задал колдуну странноватый вопрос Виктор.
– Можно, – коротко ответил тот. – Вдоль Щель-озера, а дальше по Змеиной балке.
– Это ж в два раза больше проедем, – удивился Куницын, но замолчал, нарвавшись на насмешливый взгляд.
– Зато приедете в двенадцать раз быстрее, – подытожил старик. – И в полном составе.
После сказанного спорить с дедом почему-то не хотелось.
Перед выездом получили еще одно указание.
– И не гони, – сказал Самсон.
– Да я вроде и так… – начал было оправдываться Виктор, виновато умолкнув на полуслове.
Все загрузились в машину, теперь уже не зеленый раритетно-парадный «газик», а в трудягу «УАЗ». Виктор с вечера лично проверил авто, подкачал колеса, заправил топливом и долил масло.
– Ну, с богом! – сказала Анна Ивановна.
Она оставалась в Заречье, собираясь в Любино к самому процессу. Судейские кому-то сказали, что конвой с заключенными прибудет за день и сидеть парни будут в маленьких «дежурных» камерах любинского райотдела милиции.
– До свиданья, Анечка! – попрощался с ней муж.
Он собирался уже включить передачу, как Куницына крикнула:
– Стой!
Подбежала к открытому окну, поцеловала Виктора.
– Вот теперь – с богом!
Виктор как орден получил, на секунду забыв боль и суету предстоящего процесса. Он даже будто стал выше ростом и к тому же слегка помолодел.
«Эх, нам бы так с Олегом!» – помечтала Шеметова. Увы, на их личном фронте пока было без перемен.
«УАЗ» выехал на шоссейку и помчал в сторону Любина. Быстро пролетели километров восемь-десять. В их направлении было пустынно, однако в обратном движение наблюдалось напряженное: навстречу, ревя моторами, один за другим проносились груженые лесовозы. На узкой, высоко подсыпанной дороге это смотрелось довольно жутко, немаленький «уазик» даже воздухом шибало к краю глубоченного правого кювета.