Таматарха. Крест и Полумесяц - Роман Злотников

Но если большую часть супружеской жизни Роман и Евдокия проводили порознь, то в редкие совместные вечера они при любой возможности делили ложе. Подогретые частыми разлуками чувства оборачивались то бешеной страстью, то трепетной нежностью, сменяя друг друга в одночасье… Да, им было хорошо вдвоем, они искренне любили друг друга, не стесняясь это показывать, и души не чаяли в своих детях – Никифоре и Льве. Роман, бывало, даже засыпал в детской, наигравшись с маленьким Львенком, узнающим папу, несмотря на частые и продолжительные разлуки и оттого еще сильнее льнущим к его крепким рукам, мозолистым и жестким от рукояти клинка. Для него приезд отца всегда был праздником, а Диоген старался не разочаровывать среднего сына, каждый раз даря ему очередную игрушку. Младшенький же, Кифо, пока еще только пытался сесть, часто пачкая пеленки и ежечасно требуя кормилицу. Но и он уже разок улыбнулся в ответ на добрую усмешку следящего за ним отца.

Да, Роман и Евдокия были счастливы в своей новой семейной жизни.

Очередная их близость была яркой, запоминающейся, ненасытной. Но даже самые прекрасные мгновения, сколько бы их ни тянуть, когда-нибудь да заканчиваются. Мужчина и женщина неохотно разомкнули объятия. Отдышавшись и вволю, свободно посмеявшись друг над другом и над самими собой, словно подростки, царственные супруги легли рядом и наконец-то начали разговаривать. Первой вопрос задала Евдокия:

– Ну как тебе Вотаниат? Не показалось, что готовит заговор с целью сместить тебя с престола и овладеть беззащитной мной?

Роман, потянувшийся было к кувшину с вином и успевший сделать первый щедрый глоток, поперхнулся. Прокашлявшись под задорный смех супруги, он глухо прорычал:

– Да я его голыми руками порву, пусть только замыслит подобное!

Отсмеявшись, Евдокия сказала уже другим тоном:

– Как только ты научишься шутить и понимать шутки, твоя жизнь станет легче и одновременно заиграет незнакомыми ранее красками! Ты слишком серьезен!

Диоген раздраженно дернул плечом:

– Я умею шутить. И люблю хорошую шутку.

Василисса наморщила чудный маленький носик:

– Ах, ну если ты называешь те плебейские солдафонские ужимки шутками, то конечно…

Базилевс рассерженно заурчал и выпрямился, встав перед супружеским ложем, словно медведь перед атакой. Но тут его глаза встретились с затуманившимся взглядом супруги, залюбовавшейся его могучим, мускулистым телом. Да и ей никак нельзя было отказать в природной красоте, естественном очаровании и изяществе, приковывающим уже мужской взгляд… Недовольство покинуло Романа, сменившись совсем иными желаниями, но Евдокия счастливо рассмеялась и повторила вопрос. Вот только в этот раз ее тон был уже вполне серьезным:

– Так что Вотаниат? Что говорят твои люди? Есть ли ростки заговора?

Диоген, сделав еще один глоток вина прямо из кувшина, поставил его на стол и сел рядом с женой.

– Ростки заговора можно найти где угодно, но я не увидел ничего подозрительного. Стратиоты воодушевлены моим недавним успехом и собственной подготовкой, они уже очень многое освоили и вполне способны не только сражаться, но и громить норманнов. Они чувствуют себя настоящими воинами и единым войском – это главное! А Вотаниант… Я, разговаривая с ним, услаждал его слух грядущей славой победителя Гвискара и освободителя Рима – как ты и учила. Как по мне, эти слова были хворостом, что распалили и так неутихающий огонь тщеславия. Никифор всерьез намерен сражаться и победить. И до поры до времени он не представляет угрозы…

Евдокия, заурчав, словно огромная ласковая кошка, прижалась к мужу, обняв его со спины, и принялась гладить его своими тонкими, изящными пальцами, легко касаясь выпуклых грудных мышц и крепкого живота… Но Роман отстранился и, развернувшись к возлюбленной, посмотрел ей в глаза:

– А что это за варвар, с которым ты сегодня так мило общалась, не дав логофету даже слово молвить? Говорят, ты ему даже улыбалась.

Последние слова царственного супруга прозвучали и вовсе холодно – но лед их растаял от одной лишь искренней, ласковой улыбки жены. Разве мог Диоген знать, что мысленно она последними ругательствами, скорее уместными среди воинов в бою или на тяжелом марше, обложила дворцовых сплетников? Впрочем, ответила она вполне честно:

– Его зовут Андрей Урманин, это близкий сподвижник архонта Ростислава из Таматархи.

– Кесаря. Мы ведь признали его кесарем.

Грациозное движение руки Евдокии можно было трактовать как «не все ли равно».

– Оттого что мы признали его самопровозглашение, земель и воинов у него не прибавилось. Однако русы сцепились с венецианцами.

– И мы должны поддержать союзника в этой борьбе!

Прямой, как и его меч… Уж куда ему было плести заговор! Хмыкнув про себя, Евдокия подумала, что если бы она не влюбилась в него с первого взгляда, то свои дни Диоген закончил бы в Нумеро.

– Этот союзник разоряет наших купцов и снижает наши доходы. А русы предложили нам очень выгодные условия для торговли, не забыв, впрочем, и себя.

Роман отмахнулся:

– Я помню! И именно потому мы признали за Ростиславом титул кесаря. Но теперь он враждует с нашим союзником!

Глаза василиссы сверкнули, и она изящно прижала точеный пальчик к губам мужа:

– На самом деле они все обставили так, будто на корабли венецианцев напал разбойный флот. После чего разыграли морское сражение с ним и наконец доставили оставшихся в Херсоне моряков в Константинополь. Последних они запугали народным восстанием и кровавыми готами…

Евдокия очаровательно, звонко рассмеялась, вызвав на лице мужа ответную улыбку.

– Да, готы Таврии давно утратили былую ярость и жестокость своих предков.

– Но ведь венецианцы об этом не знают! Так что сейчас все зависит от того, что скажем мы с тобой. Если признаем, что на наших союзников напали русы Ростислава, то нам придется начать новую войну. Пусть дож Контарини бросит на Таматарху свои корабли, но он потребует и наших воинов – а русы будут биться отчаянно, мы потеряем людей в схватках с ними. Но ведь можем и подтвердить слова посланника – и тогда они станут правдой. Пусть Контарини оспаривает ее, пусть не доверяет или узнает истину от лазутчиков, все равно настоящего предлога для войны не будет! По крайней мере, для нашего участия в этой войне.

Диоген покачал головой:

– Нынче Ростислав слаб. Его пешая рать погибла в Грузии в битве с агарянами, на север вернулись жалкие крохи былого войска. И кстати, вел их тот самый посол, Андрей Урманин. Чего вдруг нам их теперь опасаться?

Глаза императрицы загорелись еще сильнее, а последние слова мужа она будто не слышала:

– Вот видишь! Даже русы уже бьются с агарянами! А что они проиграли в той битве – так кто не проигрывал сражений? Но этот варяг – я слышала про него очень много, его имя в донесениях наших послов звучало регулярно. Именно он доставил в Тмутаракань семью архонта Ростислава, именно он поссорил его с касогами, а позже помог победить их в битве в горах. И именно он возглавил эскадру при атаке на них с моря! Усмирив разбойных горцев, русы освоили торговый путь по Танаису, восстановили хазарские крепости – с этим также связывают имя Урманина. И ведь это он отправился с посольством к музтазхиру ясов Дургулелю, убедив последнего не вмешиваться в наш конфликт с Ростиславом, когда тот принял Корсунь и Сугдею. Он возглавил нападение на Трапезунд и осаждал его по всем правилам военного искусства, а позже разбил остатки нашего флота!