Пиратская доля - Милена Вин

– А где еще одна лошадь? – немного изогнув одну бровь, спросил Энтони.

– Еще одна? Зачем?

– А вы хотите сказать караульным, что побежите рядом со мной?

На мужских губах заблистала неуместная теплая улыбка. Как им – мужчинам – порой удается казаться такими спокойными? Я чувствую, как меня бьет дрожь – и вовсе не от нежной прохлады, окутавшей меня невидимыми руками, а от липкого, леденящего душу страха. И хоть я старалась казаться решительной, холодной, как морозное утро, я понимала, что в любой момент могу потерять над собой контроль.

– Я быстро, – бросила я в ответ и скрылась в конюшне.

Снарядив гнедую кобылку, я вывела ее из стойла на улицу и, найдя взглядом Энтони, который стоял чуть поодаль от ворот, медленно направилась к нему.

– Сколько тебя можно ждать? – завидев меня, громко и недовольно произнес он.

Я резко опустила голову, заметив, как караульные с интересом оглянулись на нас. Что он творит?..

– Давно пора выгнать тебя отсюда – совсем от рук отбился, – продолжил мужчина тем же тоном. – Давай шустрее! Или ты хочешь, чтобы я опоздал на встречу?

– Нет, господин… – промямлила я, постаравшись придать своему голосу мужскую твердость.

Мы оба ловко взобрались на лошадей и медленно повели их к воротам. Ссутулившись, я старалась не смотреть на караульных, не поднимала головы, но все равно чувствовала их пронизывающие до дрожи взгляды. Если продолжат так смотреть, точно обо всем догадаются…

– Господин, вы надолго? – спросил один из верзил. – Зачем вам конюх?

Я не знала, от чего мне было страшнее – от вопросов караульного или от грубого, властного голоса Энтони, казавшегося мне теперь совершенно иным с подобной манерой речи.

– Я, что же, теперь должен отчитываться перед вами, мистер Браун?

Под строгим взглядом Энтони мужчина быстро стушевался, но все равно продолжил донимать его:

– Госпожа приказ дала, сэр… Надо доложить.

– И ты посмеешь будить госпожу среди ночи лишь потому, что ее сын вздумал пойти в бордель?

Немного приподняв голову, я заметила, как караульные в смятении потупили взгляды. Они, конечно, всего лишь выполняли свою работу, но сейчас, оказавшись меж двух огней, быстро сдались.

– Разумеется, нет, сэр. Прошу прощения, – сказал один из караульных, и затем оба отступили в сторону, позволяя нам выехать за ворота.

Когда мы отъехали от дома губернатора на приличное расстояние, страх попасться караульным миссис Лэнгфорд медленно отступил, и я решилась спросить:

– Все слуги губернатора считают тебя разбалованным, живущим за папенькин счет человеком?

Едущий впереди меня Энтони слабо усмехнулся и, не оборачиваясь, сказал:

– А это не так?

– Я не знаю, – ответила честно. А затем, немного подумав, добавила: – Знаю лишь, что последние ночи ты проводил в компании вина, а не в объятиях напористых бордельных женщин.

Я не видела реакции мужчины на мои слова, но почему-то знала, что он улыбнулся.

– Вроде у тебя должно иметься хоть какое-то мнение обо мне. И, как я полагаю, не очень хорошее. – Энтони немного помолчал и, когда мы выехали на тропу, ведущую в бедный район Кингстона, продолжил довольно серьезным тоном: – Клэр, я часто приставал к тебе в детстве. Знаю, я тогда поступал глупо, порой жестоко, вел себя совсем не так, как должен вести себя мальчик по отношению к девочке. Прости меня за это.

– Все хорошо, – сразу же произнесла я. По правде говоря, я давно уже не держу на него обиды, но была благодарна ему сейчас за то, что он попросил прощения. – Не стоит ворошить прошлое. Мы были детьми.

– Сейчас это было необходимо. Чуть повзрослев, я понял, как ужасно вел себя тогда. Мне было стыдно. И я рад, что у меня появилась возможность загладить перед тобой вину. – Энтони свернул на узенькую тропу и спустя мгновение продолжил: – Знаешь, а ты мне нравилась тогда. Может, мое поведение было глупой попыткой привлечь твое внимание? Попыткой заставить девочку, завороженно смотрящую на фонтан моей матушки, точно так же смотреть на меня.

Слова, произнесенные с такой непоколебимостью и искренностью, заставили меня покраснеть. Не сказала бы, что Энтони привлекал меня. Но сейчас он мне нравится гораздо больше, чем в детстве, – хотя бы потому, что признает свои ошибки и стремится исправиться.

– Спасибо, Энтони, – шепнула я.

Казалось, этот шепот эхом отозвался в моей душе. Все правильно. Я должна была его поблагодарить. Ведь сейчас он рисковал своей репутацией, своей жизнью ради человека, о котором совершенно ничего не знает, кроме того, что о нем говорят другие люди – то, что он преступник и убийца.

Когда мы оказались у густых, труднопроходимых лесных зарослей, мы спешились и, решив оставить лошадей здесь, чтобы быстрее добраться до поляны, двинулись прямиком в джунгли. Несколько раз Энтони уточнял, точно ли я знаю дорогу к поселению, и столько же раз я утвердительно кивала. Но на самом деле я помнила эту тропинку не так хорошо, как хотелось бы. Спустя какое-то время я уже начала волноваться и нервно озираться по сторонам, боясь пропустить какой-либо поворот, который мог бы привести нас к поляне. Однако мои опасения были напрасны. Мы шли правильным путем – на стволах некоторых деревьев были небольшие пометки в виде креста. Я знала наверняка, что это сделали поселенцы, чтобы с легкостью находить дорогу к городу и обратно к поселению.

Совсем скоро мы вышли на освещенную лунным светом поляну. По телу вдруг пробежала неприятная дрожь, стоило мне окинуть взглядом обугленные несгоревшие части деревянных строений. Медленно я двинулась вдоль сожженных бараков, замечая порой на земле, пропитанной багровой кровью, мертвые тела поселенцев и домашнего скота. К горлу подкатил ком ужаса и слез, и я прижала ладонь к груди, сжала пальцами ткань рубахи, пытаясь сдержать рвотные позывы. Пройдя к тому месту, где я последний раз видела Жаннет и Тео, я попыталась найти среди обгоревших тел свою подругу. Ее здесь не было. Не было…

– Мне очень жаль, Клэр, – послышался за спиной тихий голос Энтони. Он стоял близко, но не касался меня. – Я не думал…

– Что они убьют этих людей? – резко прервав его, спросила я. – Конечно, не знал… Но мне не нужно жалости. Это не поможет вернуть их к жизни.

Я сжала кулаки, стиснула зубы, закрыв глаза. Отчаянная злость, обида, ненависть, грусть и тоска – все это охватило меня. Я утопала в этих чувствах, пока одно сменялось другим, а в голове мелькали воспоминания о той страшной ночи, о том пламени огня, унесшим столько жизней, о людях, жестоко убивавших женщин, мужчин и стариков. Среди мертвых тел было столько невинных девушек, что я чувствовала невероятную боль внутри; она ножом резала меня, истязала мою душу. И дети… Здесь были дети – те, что жили в домах вместе с родителями, те, что не успели убежать от беспощадного пламени.

Ничто не способно оправдать тех, кто сотворил подобное. Разве возможно оправдать жестокость, бесчеловечность?.. Самое страшное – это ничего не чувствовать, когда подвергаешь людей таким пыткам. Равнодушие способно убивать сотни живых существ. Оно – страшнее войны.