Девушка, которая застряла в паутине - Давид Лагеркранц

Последнее, что он видел, были ее икры, исчезавшие вверх по лестнице, и поэтому Обинце не имел представления о том, что, когда она вышла на Хурнсгатан, мир у нее перед глазами покачнулся. Лисбет, тяжело дыша, оперлась о стену дома. Немного постояв, она двинулась дальше, в сторону своей квартиры на Фискаргатан, и, добравшись до дома, выпила еще один большой стакан кока-колы, а также пол-литра сока. Затем рухнула в постель и минут десять-пятнадцать смотрела в потолок, думая то об одном, то о другом – о сингулярностях, горизонтах событий, о некоторых особых аспектах уравнения Шрёдингера, об Эде-Кастете и многом другом.

Только когда мир обрел прежние краски, Саландер снова встала и подошла к компьютеру. Как бы она внутренне ни сопротивлялась, ее постоянно тянуло туда с силой, не ослабевавшей с самого детства. В этот день Лисбет не была расположена к каким-нибудь более сложным эскападам. Она лишь вломилась в компьютер Микаэля Блумквиста – и в следующий миг остолбенела. Она просто отказывалась верить. Ведь они только что шутили по поводу Бальдера. А теперь Микаэль написал, что тот убит, застрелен двумя выстрелами в голову.

– Проклятье, – пробормотала Саландер и принялась просматривать в Интернете вечерние газеты.

Там об этом еще ничего не говорилось – впрямую. Впрочем, многого не требовалось, чтобы понять, что за сведениями о «шведском ученом, застреленном у себя дома в Сальтшёбадене», скрывался именно Бальдер. Полиция явно пока отмалчивалась, а журналисты не проявили себя особенно ловкими ищейками – вероятно, потому, что еще не поняли масштаба происшествия или не приложили достаточных усилий. Этой ночью, очевидно, произошли более важные события: буря и отключение электричества по всей стране, безумные задержки поездов и кое-какие новости в жизни знаменитостей, в которые Лисбет даже не попыталась вникнуть.

Об убийстве писали только, что оно произошло около трех часов ночи и что полиция опрашивает соседей в поисках свидетельских показаний и любых наблюдений, показавшихся необычными. Подозреваемого у полиции пока нет, но свидетели, судя по всему, заметили на участке незнакомых и подозрительных лиц. О них требуется более подробная информация. В конце статей сообщалось, что ближе к вечеру состоится пресс-конференция под руководством комиссара уголовной полиции Яна Бублански. Лисбет грустно улыбнулась. Ей доводилось иметь кое-какие дела с Бублански – или Бублой, как его иногда называли, – и она подумала, что, пока к его рабочей группе не подключат какого-нибудь кретина, расследование будет вестись довольно эффективно.

Затем она еще раз перечитала сообщение Блумквиста. Ему требовалась помощь, и Лисбет, не раздумывая, написала: «О’кей». Не только потому, что он ее об этом попросил. Она воспринимала это как личное дело. Скорбь, в традиционном смысле, была ей чужда. Но зато присутствовала злость, холодная тикающая ярость, и хотя она испытывала к Яну Бублански определенное уважение, на служителей правопорядка Лисбет просто так не полагалась. Она привыкла брать дело в свои руки, и у нее имелись всевозможные причины для того, чтобы узнать, почему Франса Бальдера убили. Ведь она не случайно разыскала его и приняла деятельное участие в его ситуации. Вполне возможно, что его враги были и ее врагами тоже.

Все началось со старого вопроса: не продолжает ли ее отец в каком-то смысле жить дальше? Александр Залаченко, Зала, не только убил ее мать и испортил ей детство. Он еще руководил криминальной структурой, торговал наркотиками и оружием, жил за счет использования и унижения женщин, а такое зло, согласно ее убеждению, бесследно не исчезает. Оно просто переходит в другие формы жизни, и еще с того дня, чуть более года назад, когда Лисбет проснулась на рассвете в отеле «Замок Эльмау» в Баварских Альпах, она проводила собственное расследование того, что произошло с этим наследством.

Однако оказалось, что его бывшие подельники в основном стали неудачниками, распутными бандитами, грязными сутенерами или мелкими гангстерами. Подлеца, равного по масштабу ее отцу, ни из кого не получилось, и Лисбет долго пребывала в убеждении, что их организация со смертью Залаченко выродилась и развалилась. Тем не менее она не сдавалась – и в конце концов наткнулась на кое-что, дававшее ее поискам совершенно неожиданное направление. Привели ее туда следы одного из молодых адептов Залы, некоего Зигфрида Грубера.

Грубер еще при жизни Залаченко был одним из наиболее умных членов группировки и, в отличие от остальных подельников, получил университетское образование по специальностям «компьютерные науки» и «экономика предприятия», что явно ввело его в более высокие круги. На сегодняшний день он упоминался в нескольких расследованиях тяжких преступлений против высокотехнологичных предприятий: кражи новых технологий, шантаж, мошенничество с использованием инсайдерской информации, хакерские атаки…

В нормальной ситуации Лисбет по такому следу дальше не шла. Не только потому, что дело, не считая замешанности Грубера, казалось, не имело отношения к прежней деятельности ее отца. Ведь ничто не могло озаботить ее меньше, чем кража нескольких инноваций у парочки богатых промышленных концернов. Но потом все изменилось.

В обнаруженном ею засекреченном отчете Центра правительственной связи в Челтнеме она наткнулась на несколько кодовых слов, ассоциировавшихся с той группировкой, к которой, похоже, принадлежал Грубер, и слова эти заставили ее содрогнуться, после чего она уже не могла бросить эту историю. Лисбет разузнала о группировке все, что сумела, и под конец – на неквалифицированно сделанном, полуоткрытом сайте хакеров – наткнулась на повторяющийся слух о том, что организация похитила AI-технологию Франса Бальдера и продала ее русско-американской игровой компании «TrueGames».

Из-за этих сведений Лисбет и появилась на лекции профессора в Королевском технологическом институте и препиралась с ним по поводу сингулярностей в глубине черных дыр – во всяком случае, это было частью причины.

Ян Бублански с нетерпением ждал выходного дня и долгого разговора с раввином Гольдманом из прихода Сёдер по поводу некоторых мучивших его в последнее время вопросов относительно существования Бога.

Не то чтобы он превращался в атеиста. Но само представление о Боге становилось для него все более проблематичным, и ему хотелось поговорить об этом, об охватившем его в последнее время ощущении бессмысленности, а возможно, и о мечтах уйти с работы.