Дочери Рима - Кейт Куинн

— Вот ты где, моя дорогая, — раздался рядом с ней знакомый голос. Это дед вошел из атрия, стряхивая дождевые капли с плаща. — Все в порядке?

— Все в порядке.

— Ах ты моя Жемчужина, — потрепал ее по щеке старик. — Я договорился о доставке еще одной повозки с зерном. Ее привезут завтра. Ты займешься ею?

— Ты еще спрашиваешь! — ответила Лоллия и чихнула. — Есть в городе еще обрушенные дома?

— Нет, но купленный мною дом на склоне Пинция срочно нуждается в ремонте — ужасно протекает крыша. Работники под моим присмотром займутся им завтра. — Старик погладил внучку по мокрым волосам и нахмурился. — Тебе надо немедленно обсушиться и согреться. Я не хочу, чтобы ты заболела. Тракс, будь добр, отнеси ее в постель.

— Слушаюсь, господин. — Трак накинул на плечи Лоллии последнее оставшееся одеяло. Та снова поцеловала деда в щеку и зашагала по лестнице наверх в свою роскошную, обставленную в розовых тонах спальню, в которой она спала всякий раз, когда бывала у деда в гостях — иными словами, в промежутках между замужествами. Половина светильников в зале не была зажжена, и в полумраке пустые взоры статуй были устремлены куда-то в пространство. Казалось, будто проливные дожди повергли в уныние и их тоже. В спальне сильно пахло плесенью, розовые шторы как будто выцвели. Ставни на окнах были плотно закрыты.

— Готова спорить, что все мои платья заплесневели, — предположила Лоллия и снова чихнула.

— Я же говорил тебе, госпожа, чтобы ты не выходила на дождь, — укорил ее Тракс, растирая ей тело грубошерстным одеялом. — Подними руки.

Лоллия даже замурлыкала от удовольствия, когда Тракс как ребенка раздел ее и натер подогретым маслом, после чего, укутав в платье из плотной ткани, принялся гребнем расчесывать ей волосы. Лоллия при этом чихала, не переставая.

— Мне нельзя здесь оставаться, — сказал Тракс и, вытерев ей нос, положил в постель. — Я тоже могу заболеть.

Тем не менее он никуда не ушел, а лег рядом с ней и обнял, прижимая ее к своему большому и сильному телу. Вскоре по телу Лоллии разлилось приятное тепло.

— Ты — бог, — прошептала она, прижимаясь лицом к его груди.

— Спасибо, госпожа.

— Я просила тебя не называть меня госпожой хотя бы тогда, когда ты рядом со мной. Это просто нелепо.

— Да, госпожа, — улыбнулся Тракс. Не отрывая лица от его груди, Лоллия тоже улыбнулась. Как все-таки приятно расслабиться! Такой умиротворенности она еще ни разу не чувствовала с того самого дня, как Отон облачился в пурпурную тогу императора. Дело было не в ее новом муже — внешне Сальвий был хорош собой и вполне покладист, но он не внес в ее жизнь ничего нового. Утром они в согласном молчании жевали за завтраком фиги; вечером, взяв мужа под руку, Лоллия покорно отправлялась вместе с ним на званые ужины в императорский дворец, однако между завтраками и ужинами не происходило ничего примечательного. Ей было известно, что у Сальвия есть любовница, темпераментная молодая актриса, для которой он снимал просторные комнаты на Гранатовой улице. Эта особа занимала слишком много его времени и мыслей, чтобы он мог уделить больше внимание законной супруге. После свадьбы новый муж делил с Лоллией брачное ложе лишь два или три раза. Нет, беспокоил Лоллию не Сальвий. Ее тревожили дурные предзнаменования. Обычно она старалась спокойно воспринимать приметы, однако события последних недель вселяли в нее тревогу. Отон вел разговор о предстоящем походе на север, чтобы сразиться с Вителлием. Тибр вышел из берегов. Небеса как будто обезумели.

— Мне кажется, Рим, как женщина, не хочет потерять своего императора, — сказала Лоллия, задумчиво водя пальцем по груди Тракса.

— Ты делаешь Рим мудрой женщиной, — заметил тот.

— Может, и так. Император — ее муж и она хочет, чтобы он остался дома.

— Пожалуй да, она была бы не против, — улыбнулся Тракс. — Ты права, госпожа.

— Верно, — ответила Лоллия и потянулась, чтобы поцеловать его. Каждый раз при виде Тракса Сальвий бросал на него косые взгляды, но в целом вслух не проявлял недовольства. До тех пор пока Лоллия применяет свои египетские штучки, предохраняющие от беременности, и ее живот не начинает подозрительно расти с каждым месяцем, Сальвий мог быть спокоен. В конце концов если у меня есть любовник в доме, мне нет нужды позорить его, бегая по городу в поисках мужских ласк.

— И все-таки ты не станешь отрицать, что это дурные предзнаменования. Это чувствуют все. Город сейчас живет в постоянном напряжении. Не говоря уже о сырости. А еще как назло все эти голодные, бездомные, раздавленные развалинами домов.

— Тише! — произнес Тракс, прижимаясь лицом к ее животу.

Лоллия хихикнула и запустила пальцы в его волосы. Тракс принялся ласкать ей грудь. Какое мне дело до того, что в Риме полно дурных предзнаменований? — подумала она. — Я здесь. Я в безопасности.

Марцелла

— Моя славная Корнелия! — приветствовал их император Отон и крепко пожал обеим руки. — Мои славные девушки, как я рад видеть вас! — Подняв кубок с вином, он провозгласил тост. — За войну!

— Не понимаю, зачем нужно пить за войну, — заметила Марцелла. — Ведь это всего лишь необходимое зло.

— Главное слово из произнесенных тобою — «необходимое», — улыбнулся Отон. — Для меня стало неотложной необходимостью отправиться на север, чтобы раз и навсегда разделяться с этим обжорой Вителлием. Поднимите за это кубки вместе со мной. За войну!

— За войну! — эхом отозвались собравшиеся. Внимательная Марцелла решила, что не готовность армии Отона выступить в поход стала поводом для празднеств, а тот факт, что над Римом снова светило солнце. Уровень воды в Тибре наконец начал спадать. Жизнь в городе оживилась. Открылись лавки. Именно по этой причине Отон приказал устроить бои между гладиаторами из Галлии и Британии и травлю диких зверей на арене цирка, а затем пир в Золотом дворце. Императором руководило стремление отблагодарить небеса за благосклонность и выпить за неизбежное падение Вителлия. Если бы этого пьяницу и обжору, сеющего смуту на севере, можно было убить празднествами здесь, в Риме, он уже давно был бы мертв.

— Нам всем непременно нужно быть во дворце, — нервно заявил Гай. Поглядывая на Корнелию, когда стало известно о грядущих праздниках. — Нам всем, и на это раз ты не посмеешь ослушаться воли императора…

— Я приду, — неожиданно произнесла Корнелия. Как успела заметить Марцелла, неудавшаяся попытка покончить с собой каким-то образом повлияла на сестру. Корнелия тихо проплакала весь день, позируя дяде Парису, который делал ее портрет.

— Ты можешь сделать из меня музу трагедии, — вздохнула она.

— Нет, нет, — покачал головой скульптор. — Музе трагедии следует быть нежной, с затуманенным слезами взором, а не хлюпающей носом и с опухшими глазами. Улыбнись мне, могу я тебя об этом попросить? У тебя превосходные ямочки на щеках. Они в одно мгновение позволят сделать из тебя музу комедии.