Заклинательницы ветров - Робин Хобб

– Когда это случилось, – продолжала Берни, – большинство народу было в море, на рыбной ловле. В деревне оставались только старики да ребятня, да еще те, кто лежал покалеченным или больным. Понимаешь, они были совсем одиноки и беззащитны, когда земля вдруг содрогнулась, а море отступило от берега. Люди в лодках, те, что рыбачили в открытом море, внезапно увидели вереницу огромных волн, накативших из ниоткуда, потом все услышали безумный набат храмового колокола… Но только когда мы возвратились, то поняли, что нет больше ни нашей деревни, ни прекрасной гавани…

Вандиен видел, что рассказ захватил Берни с той же силой, что и недавно спетая песня. Она вполне отождествляла себя с теми «мы», от лица которых шла речь, и говорила так, словно сама была очевидцем случившегося.

– Деревня была сметена. Неузнаваемо изменился и зеленый холм за деревней: половина его рухнула вниз, обнажив изломанную скалу. А дно гавани вспучилось так, что крупным лодкам негде было встать на якорь. И всюду, всюду по морским волнам плавали ошметки того, что еще утром нас окружало. Сучья деревьев, бревна из разрушенных домов, и там и сям – мертвые тела… Кто-то заметил маленькую девочку, уцепившуюся за бревно, и рыбаки вытащили ее из воды. Она наглоталась воды, мокрая одежда прилипла к телу, и сперва мы приняли ее за свою, но скоро поняли, что ошиблись. Наверное, она была одной из тех девочек, которых Заклинательницы крадут у безутешных родителей, чтобы воспитывать из них подобных себе. Она плакала навзрыд, и ее то и дело рвало соленой морской водой. Но потом она рассказала, как все было, – настолько, насколько это по силам ребенку. Когда началось землетрясение, она с другими детьми была внизу, в огромном покое под храмом, о существовании которого мы, деревенские, и не подозревали. Чертог тот был предназначен не то для учения, не то для богослужения, ну да не в этом суть. Когда малыши почувствовали содрогания земли и увидели, что сквозь трещины в стенах просачивается вода, они попытались спасти всякие там реликвии, которые чтят Заклинательницы. Девочка рассказывала, как они пробовали тащить вверх по ступенькам тяжелые сундуки, – пять-шесть карапузов, облепят и волокут… Она тоже пыталась помочь, но тут весь храм начал рушиться им на головы. Ей сломало камнем руку выше локтя. Она слышала крики тех, кто оказался придавлен и не мог выбраться, а вода все прибывала. Ей было очень страшно, и она бросила все и попробовала выбраться наружу. Никто не знает, каким образом, но ей это удалось. Вода подхватила и понесла ее, и она умудрилась уцепиться здоровой рукой за проплывавшую мимо балку. Так ее и выловили наши рыбаки: беленькая рубашонка прилипла к телу, и кость переломанной руки выпирала сквозь кожу. Совсем человеческий ребенок, на ней еще не успела как следует вырасти чешуя, а уши – пропасть, они были еще заметны под вымокшим капюшоном. Но вот над ее сердечком Заклинательницы успели уже потрудиться. Она все время плакала, хотя ее вытерли насухо и обогрели, плакала безутешно, и знаешь о чем? О сундуке, который они пытались вытащить, но не смогли!.. Она плакала и причитала, что она, мол, теперь недостойна своего капюшона, что она – вечный позор всех на свете Заклинательниц, и в особенности – тех своих сестер, что погибли, вытаскивая сундук, который она по своему малодушию бросила… Когда же она, наконец, притихла, мы решили, что она заснула. Но, притронувшись, мы поняли, что она не уснула, а умерла. И в тот самый момент под водой впервые прозвонил колокол, подавая голос с самого морского дна…

Берни остановилась перевести дух. Карие глаза обратились на Вандиена, и он увидел, что ни следа мягкосердечия и чувствительности в них не осталось.

– Вот откуда, – сказала она, – нам известно, что в храме Заклинательниц кое-что есть! Причем такое, за что им не жалко было и умереть! Вот о чем рассказала нам перед смертью маленькая девочка, когда-то бывшая человеком. Что именно оставили там Заклинательницы, мы не знаем. Но мы это разыщем. А когда найдем, то уж сообразим, как им воспользоваться! И да постигнет их горе, – их, по чьей вине погибла наша деревня, погибли дети людей и те, что были раньше людьми!

Она смотрела Вандиену прямо в глаза, и он ощутил, как в нем зарождается сопереживание. Пламя ее мести готово было разжечь что-то и в его собственном сердце… Но тут Берни разорвала протянувшуюся между ними ниточку, – обернувшись, взяла свою кружку и стала пить. Отставив ее, рыбачка смущенно улыбнулась Вандиену:

– Вот такая песня. Трогательная, правда? И я всегда так завожусь, когда мы ее поем. Ее сочинил один менестрель, который, верно, знал душевные струны и умел играть на них не хуже, чем на своей арфе. Нет, ну до чего люблю всякие старинные истории!.. Жаль только, знаю их мало. Так что, если еще что захочешь послушать про стародавние времена, спроси лучше кого постарше. Ну там, Зролан или, скажем, Корри…

– Ну, зачем уж так, ты очень славно мне все рассказала, – похвалил ее Вандиен. Потом он оглядел внутренность таверны, и это было сродни пробуждению ото сна. Почти религиозное напряжение духа, сопутствовавшее Песни о Храмовом Колоколе, успело едва ли не полностью рассеяться. Народ разбился на кучки у столиков и вовсю стучал кружками, предвкушая завтрашнее празднество. Завтра ни одна лодка в море не высунется. Ветер будет раздувать праздничные знамена и разносить аромат пирогов. Деревня облачится в лучшее платье, что у кого припасено для зимы, и выйдет на улицы гулять и веселиться. Благо кукольник, приехавший из Горькух, рассказал, что в Обманную Гавань сулилось заглянуть несколько жонглеров и, может быть, даже предсказатель судеб…

Еще, конечно, в таверне говорили о возчиках, перебывавших здесь в прежние годы. Кое-кого, выглядевшего бледно и жалко, вспоминали со смехом, зато тех, кто не подкачал и выдержал марку, – с благодарностью и восторгом. Вандиен отметил, что Зролан спустилась, наконец, со своего насеста и умело направила общую беседу опять-таки на изначальные времена и тогдашних возчиков. Вандиен навострил уши, внимая рассказам о том, как упряжки застревали в илистой грязи и тонули, когда накатывался прилив. О том, как яростный шторм, накликанный Заклинательницами, швырнул одного возчика на каменные развалины храма и переломал несчастному ребра. И так далее, и тому подобное. Однако Вандиен, рассчитывавший прояснить для себя кое-какие детали, был крепко разочарован.

Дождавшись мгновения тишины, он задал вопрос:

– Как именно выглядит сундук?

– Какой сундук? – с деланным непониманием отозвался темноволосый юнец, и несколько его дружков захихикали. Кинжальные взгляды, которыми наградили их рыбаки постарше, заставили молодых людей спрятать свой скептицизм.

– Никто не знает, – пробормотала Берни.

А Хелти добавил:

– Никто никогда не видел его.

– Неправда! – В юном голосе Джени смущение боролось с вызовом. – Отец моей матери своими руками его трогал!

– Коли так, что ж он его до берега-то не дотащил? – язвительно осведомился все тот же юнец.

– Он не смог. Сундук был слишком тяжелый… И потом, Пол… – Мужество явно изменяло Джени, и Вандиен готов был поспорить, что из-за этой самой истории девушку уже не раз поднимали на смех.