Беседы о музыке с Сэйдзи Одзавой - Харуки Мураками

Мураками: Сильно же вы разозлились.

Одзава: Я уже выписался из отеля, и мне оставалось только уехать, когда капельмейстер Берлинской филармонии – ему безмерно доверял маэстро Караян – контрабасист по фамилии Зеппериц и еще несколько музыкантов пришли с извинениями: «Мы искренние просим прощения. Все это время после вашего ухода ударные разучивают фрагмент, который не получался. Не могли бы вы завтра хотя бы взглянуть?» Разве мог я отказать после таких слов?

Мураками: Понимаю.

Одзава: Я снова позвонил Вилфорду и сказал, что останусь еще на день, через консьержа сдал билет… Вот такая история. Это довольно известный случай.

Мураками: В итоге вы исполнили «Эстансию».

Одзава: Исполнил. Вернулся и дирижировал.

Мураками: Клайбер ни за что бы не вернулся.

Одзава: Нет, не вернулся бы. (Смеется.) В моем случае сыграло роль отсутствие прямого рейса в Нью-Йорк.

Мураками: Смогли убедить, пока искали стыковочный рейс. (Смеется.)

Одзава: С момента основания Сайто Кинэн Цеппериц больше двадцати лет руководил в оркестре контрабасами. Недавно он умер.

[Примечание Мураками. Изначально «Эстансия», оп. 8, была написана Альберто Хинастерой как музыка к балету в 1941 году. У Хинастеры это вторая музыка к балету после «Панамби», она по праву считается его визитной карточкой. Полное национального колорита произведение изображает жизнь гаучо и жителей пампы. Впоследствии переработано в сюиту (оп. 8а), которая исполняется в настоящее время.]

Мураками: Но вернемся к нашему разговору. Во время исполнения Клайбером «Богемы» в Японии партию Рудольфа исполнял Дворски, партию Мими – Френи.

Одзава: Верно.

Мураками: По-моему, Карлос Клайбер способен извлечь абсолютно новые рисунки даже из привычной Второй симфонии Брамса или Седьмой симфонии Бетховена. Открыть что-то новое. Чтобы зритель подумал: «Ничего себе, вот что, оказывается, скрывалось внутри этого произведения». Выдающихся дирижеров, искусных дирижеров много, но способных на такое – почти нет.

Одзава: Хм, интересно.

Мураками: Видимо, это требует очень глубокого погружения в партитуру.

Одзава: Да, он очень тщательно читал партитуру. Ему не повезло иметь знаменитого отца.

Мураками: Эриха Клайбера.

Одзава: Думаю, он поэтому был таким нервным. Просто кошмар. Но, знаете, Карлос, судя по всему, относился ко мне очень хорошо, по-доброму. Не знаю, с чем это связано. Вера тоже ему нравилась, они дружили. Несколько раз он выбирался на мои концерты, часто звал вместе поужинать. Когда меня назначили музыкальным руководителем Венского оперного театра, Карлос первым позвонил поздравить. Мы тогда долго проговорили.

Мураками: Он ведь был довольно сложный человек.

Одзава: Очень сложный. Славился своей привычкой чуть что – отменять концерт. Поэтому, когда он позвонил меня поздравить, я тут же попросил его иногда дирижировать в Вене. Потому что обычно он не приезжал. А он ответил: «Эй, я не затем тебе позвонил». (Смеется.)

Мураками: В смысле, не надо смешивать одно с другим.

Одзава: В Сайто Кинэн мы тоже пытались пригласить Клайбера. Как дирижера. Клайбер интересовался Сайто Кинэн, даже приходил на концерт в Германии. Но не ответил ни да, ни нет. Маэстро Караяна в конце мы тоже приглашали в Сайто Кинэн. Но он так и не смог приехать. Должен был дирижировать с Бостонским симфоническим оркестром. Он делал запись с Чикагским симфоническим в Зальцбурге по просьбе Шолти. Сказал, что не сможет приехать в Бостон, но если Бостонский симфонический приедет в Европу, то готов дирижировать. Но не успел, умер.

Мураками: Жаль.

Одзава: Хотя маэстро Караян не дал четкого ответа по поводу Сайто Кинэн, он пригласил Сайто Кинэн в Зальцбург. Я предложил дирижировать одно произведение сам, а другое оставить для него, но он снова не сказал ничего определенного. В следующем году он умер. Видимо, он тогда уже был физически слаб.

Мураками: Как хотелось бы послушать Сайто Кинэн под управлением Клайбера или Караяна.

Одзава: Маэстро Караян проявлял к Сайто Кинэн довольно большой интерес. Потому и пригласил в Зальцбург. Пригласить туда оркестр не так просто.

Мураками: Однажды вы сказали, что планируете исполнить оперу в постановке Кена Расселла.

Одзава: Верно. В Вене мы должны были исполнять «Евгения Онегина» в постановке Кена Расселла, я за пультом. Вокал Миреллы Френи. Это было до того, как меня назначили музыкальным руководителем в Вене. Музыкальным руководителем был тогда Лорин Маазель. Мы с Кеном несколько раз встречались с ним, в итоге крупно поспорили с театром, и он отказался. Хотя я к этому не имею ни малейшего отношения.

Мураками: Если бы все получилось, думаю, могла быть очень оригинальная постановка.

Одзава: Согласен. Его предыдущая постановка «Мадам Баттерфляй» вызвала довольно большой резонанс. На заднике крупным планом – фотография атомной бомбы, на сцене гигантская банка кока-колы как символ Америки… Во время нашей с ним встречи он показался мне весьма радикально настроенным.

Мураками: Его фильм «Малер» тоже довольно эксцентричный.

Одзава: Да, он мне его тогда показал. Мы встретились в самом сердце Лондона, что-то вроде мужского клуба. Очень темное, странное место. Там мы беседовали. Он сказал, что в первоисточнике «Евгения Онегина» главный герой – Онегин – более отталкивающий. В опере Чайковского в нем видна нерешительность, и от этого он не выглядит таким сердцеедом. Тогда как в оригинале он настоящий распутник. Расселл сказал, что хочет подчеркнуть в постановке темную сторону его личности.

Мураками: Да он просто нарывался на скандал (смеется). Но, так или иначе, план провалился.

Одзава: Провалился.

Мураками: Похоже, выбор режиссера – дело весьма непростое.

Одзава: Жан-Пьер Поннель, с которым впервые мы совместно работали над «Так поступают все…», прекрасный режиссер. Я и сейчас считаю его гением. Он прекрасно понимал музыку. Когда исполняешь оперу, сначала репетируешь музыку. Без декораций, под аккомпанемент одного фортепиано. Поннель сказал, что с жестами и движениями певцов музыка зазвучит гораздо естественнее. Для меня это был первый опыт и совершеннейшее открытие. Я спросил его, как он это понял. Он ответил, что просто внимательно слушал музыку, пока не проникся ею изнутри. Он хорошо понимал музыку. Как мне кажется.

Мураками: То есть он не из тех, кто готовит декорации еще до того, как услышит музыку.

Одзава: Совершенно точно. Мы отлично ладили. Поэтому, встретившись в Париже незадолго до его смерти, говорили о том, чтобы в следующий раз вместе поставить «Сказки Гофмана». Он как раз работал над новой постановкой «Сказок Гофмана» в парижском «Опера-Комик» и хотел перенести ее на более крупную сцену. Я был только за. Но, к огромному сожалению, вскоре его не стало. Считаю его действительно прекрасным постановщиком.