Злой рок короля Генриха - Лилия Подгайская

Однако и затея обзавестись ещё одним сыном не удалась. Через год после смерти Артура ушла из жизни и сама Элизабет, сгорела, как свеча, от родильной горячки прямо в день своего рождения, не успев вступить в тридцать восьмой год жизни. А родившаяся девочка, маленькая и слабенькая, которую поспешили окрестить Екатериной, ушла из жизни почти что вместе с ней. Это было страшно видеть, но Элизабет умирала в полном сознании. Она знала, понимала, что конец её близок, и не сетовала на судьбу. Видно не слишком счастливой была рядом с ним, Генрихом. Только просила не спешить отдавать трон новому наследнику и позаботиться о малышке Мэри.

Однако Элизабет всегда была хрупкой, хотя и не производила впечатления болезненной. Но Маргарет! Такая сильная, здоровая женщина и при таком активном муже — почему же не ладится с детьми? Четырёх сыновей родила, а выжил только один. Остальные протянули не более года-полутора. Что это? Кара Господня? За что? И больше всего пугает мысль, что кара пришла за слишком высокие амбиции его, Генриха. Он мечтал поднять свою династию, соединив её с именем легендарного короля древних бриттов Артура, его Камелотом, его славой. Но величайший из королей британской земли не позволил ему этого. Теперь понятно, что не позволил. Артур, принц Уэльский, дожил только до пятнадцати лет. Но другой Артур, внук, который мог бы стать наследником Джеймса IV и надеть корону Шотландии, не прожил и года. Почему, Господи? Почему? Хотя он, Генрих, ведь достаточно хорошо образован и должен был помнить, чем закончилась эпопея с попыткой посадить на трон Англии после смерти Ричарда Львиное Сердце его племянника Артура Бретонского. Тогда родной дядя, король Иоанн Безземельный, захватив корону, велел умертвить своего племянника, и получил желаемое. Тот тоже не оставлял в живых никого из тех, кто мог бы быть ему опасен. Даже бастарда прославленного Ричарда, Филиппа де Фальконбриджа, и не думавшего претендовать на корону, говорят, убрал именно он. Не слишком ли много совпадений? Они оба, и он, Генрих, и не очень-то достойный след в памяти людей оставивший после себя король Иоанн, наследовали предшественникам по имени Ричард. Оба настойчиво расправлялись с теми, кто мог хотя бы взглянуть алчущими глазами на так трудно доставшуюся им корону. Оба убрали со своего пути даже бастардов своих предшественников. И оба держались за корону руками и зубами. А теперь вот Артур покоится под плитами Вустерского собора, недалеко от почившего два века назад короля Иоанна. Но думать об этом надо было раньше. Теперь уже поздно. Теперь невозможно ни изменить прошлое, ни исправить ошибки. А их было так много, если быть честным с собой.

Весна 1509 года

В тихом монастыре в Борли скорбела над телом почившей матери сестра Мария, бывшая графиня Луиза Бэкхем. Её матушка, сестра Бенедикта тихо скончалась во сне. Утром её нашли бездыханной в её келье. Лицо женщины было спокойным и очень чистым. Разгладились скорбные морщины, ушла напряжённая складка у губ. И стало видно, что ни годы, ни даже смерть не смогли победить её удивительно нежной, какой-то почти ангельской красоты. Дочь сидела над её телом, не отрывая глаз от любимого лица, и слёзы текли и текли из глаз тихим, но нескончаемым потоком.

Что же теперь остаётся ей, Луизе? По правде говоря, в душе она так и не стала сестрой Марией. И только присутствие матери рядом, общение с ней делали вполне терпимой жизнь за стенами монастыря. А как теперь?

Ответ пришёл довольно быстро. Через два месяца после смерти сестры Бенедикты в монастыре появилась Сесилия Уоркленд, бывшая Сесилия Бэкхем, любимая внучка старой графини. Молодая ещё женщина была угасшей и как будто неживой. Она казалась гораздо старше своих лет, и пришла сюда, за эти высокие стены в поисках отдохновения для усталой, измученной души. Мать смотрела на неё с удивлением, не понимая, как могла её яркая, искрящаяся светом черноглазая красавица дочь за несколько лет превратиться в это невзрачное серое существо с пустыми, потухшими глазами. Оказалось, что жизни под силу такие превращения, когда находятся люди, способные терзать чужие тела и убивать души. Для бедной Сесилии такой человек, волей короля Генриха нашёлся. Марклен Уоркленд, мужчина очень жёсткий, чтобы не сказать жестокий, получив от монарха отличный замок в Эссексе вместе с рукой опороченной девицы, не скрывал своего презрения к супруге, хотя новым владением были очень довольны и он, и его сын от первого брака, очень похожий на отца юнец с садистскими наклонностями. Вдвоём они доводили бедную Сесилию до обморока, требуя от неё того, о чём она и понятия не имела. Но супруг считал, что шлюха должна знать и уметь всё, что может доставить удовольствие мужчине. А она ведь шлюха, кто же ещё? Никому не ведомо, сколько раз несчастная женщина кляла в душе короля Генриха за то, что он сломал ей жизнь. И каких только проклятий не посылала ему, презрев все постулаты христианской морали. Когда супруг, наконец, скончался, подавившись костью, она не смогла даже ради приличия выдавить хоть одну слезинку над его гробом. И ушла в монастырь прямо в день его похорон. А теперь собиралась вымаливать себе прощение за неподобающее поведение в годы замужества.

Графиня Луиза смотрела на дочь в полном отчаянии. Сесилия, как видно, до конца, до самого дна исчерпала свои силы в борьбе со злом, каким была окружена в последние годы. Она уже не производила впечатления человека, способного жить. Вот и сестра Анна, которая обладает умением всё видеть наперёд, глядя на новую послушницу, только сокрушённо качает головой и горестно шепчет:

— Не жилец. Нет, не жилец.

И душа графини рвётся от горя:

— Господи! Ну, как ты мог допустить всё это? Как позволил злобному королю Генриху погубить моих детей? Они-то чем виноваты были перед тобой? В чём их провинность?

Она хорошо знает, что это кощунство, требовать от Бога ответа за людские дела. Но материнское сердце, изболевшееся за своих детей, уже не знает границ отчаянию и не ведает, что творит. И вместо слов благочестивой молитвы несчастная графиня посылает горькие упрёки небесам. И шлёт из-за высоких стен монастыря проклятия человеку, сломавшему её жизнь. Не по-христиански, да. Но материнское сердце исходит болью, и эта боль должна найти выход.

А королю Генриху и без того плохо.

Последние годы, после внезапной смерти Артура он, казалось, и не жил совсем, так, существовал. Душа его стала нечувствительной ни к радостям, ни к бедам, своим ли или чужим. А какие ещё невзгоды могут свалить мужчину? Что может быть хуже и страшней, чем потеря первенца, наследника, в которого были вложены все надежды на будущее рода и династии? Который специально обучался, чтобы царствовать, долго и тщательно обучался. И был готов. А этот громкоголосый Генрих, который единственный остался ему, что сможет он, необученный, неуправляемый, самонадеянный мальчишка, у которого в голове только турниры, охота и женщины? А обучать его нет уже ни сил, ни, откровенно говоря, желания.

Меньше, чем через год после смерти Артура ушла из жизни королева Элизабет, его супруга на протяжении долгих семнадцати лет, наполненных заботами о королевстве, борьбой за сохранение короны и постоянным беспокойством. Молодая сильная женщина сгорела как свеча от родильной горячки, произведя на свет их последнее, седьмое дитя, ушедшее вслед за матерью. Генрих остался вдовцом. И только теперь понял, что тихая нетребовательная Элизабет была ему хорошей женой. И, наверное, нужно было быть более ласковым с ней, более заботливым и, скорей всего, более открытым. Они же были близки душевно только в те часы, когда вместе горевали по поводу утраты старшего сына. Опять его вина? И снова сожаления. А рядом осталась одна только матушка. Она стара уже, но держится бодро, проявляя неусыпную заботу о нём.