Великая огнестрельная революция - Виталий Пенской

Подводя итоги развития военного дела в Речи Посполитой во 2-й половине XV – начале XVII в., можно уверенно говорить, что основные признаки 1-го этапа военной революции здесь были налицо. Здесь военное дело, как и во всех остальных странах, вовлеченных в водоворот военной революции, развивалось по примерно одной и той же схеме. На 1-м этапе традиционная модель развития вооруженных сил подвергалась корректировке и совершенствованию с учетом новейших достижений военной технологии, и прежде всего применительно к появлению и быстрому развитию огнестрельного оружия. Так же, как и в Западной Европе (хотя, быть может, и не настолько отчетливо), прослеживается рост численности выставляемых в случае войны армий; огнестрельное оружие прочно занимает место в военной практике, и хотя «белое» оружие остается в чести, тем не менее без применения артиллерии и ручного огнестрельного оружия польско-литовские военачальники уже не мыслят действий своих войск на поле боя; в организации и структуре вооруженных сил просматривается стремление максимально использовать имеющиеся ресурсы и возможности и вместе с тем хорошо видна тенденция к дальнейшей профессионализации, специализации и унификации частей и подразделений. Необходимо также отметить и появление в составе вооруженных сил Речи Посполитой и зародыша будущей постоянной, регулярной армии – «оброны поточной», «заставы волынской» и «кварцяного войска».

Постоянно контактируя с Западной Европой, поляки и литовцы успешно осваивали не только европейскую военную практику, но и проявляли большой интерес к теории337. Характерный пример – во время Псковского похода 1581 г. один из немецких наемников преподнес в подарок Стефану Баторию труд «De re militari», «редкие книги, которыми король остался чрезвычайно доволен; купить их нигде невозможно… Все относящееся к войне можно там найти, и сегодня даже, при обсуждении военных действий, эта книга служила руководством; согласно ей нашли много совершенно ненужных вещей, которые только обременяли армию…»338. В библиотеке Сигизмунда II имелся целый ряд европейских военных трактатов, а в начале XVII в. появились и первые собственно польские военные сочинения339. Таким образом, налицо наметившийся переход к превращению военного дела из ремесла, искусства, постигаемого на практике, к науке, изучаемой в теории и закрепляемой практикой.

Не остались поляки в стороне и от повального европейского увлечения trace italienne. Первым использовал принципы новой фортификационной системы Гданьск, модернизировавший свои оборонительные сооружения между 1489-м и началом 20-х гг. XVI в., а затем влиятельные польско-литовские магнаты возвели или перестроили свои резиденции и «столицы» в новом духе. Такими крепостями стали, к примеру, Замостье (1579–1619), Несвиж (1583), Олицы (около 1600), Биржи (начало XVII в.) и целый ряд других.

Таким образом, процесс накопления количественных изменений неизбежно вел к созданию более совершенной и эффективной военной машины. Возникший в конце XVI – начале XVII в. на почве синтеза новейших достижений европейской военной науки и техники и польско-литовских военных традиций «ultima ratio regum» в целом соответствовал требованиям 1-го этапа военной революции. Реформированная польско-литовская армия довольно быстро показала свои достоинства и положительные черты в войнах с самыми разнообразными противниками, исповедовавшими как европейскую, так и восточную военные традиции. Опыт военных кампаний, которые вели польско-литовские войска в это время, показывает, что, пожалуй, на рубеже XVI–XVII вв. именно в Речи Посполитой удалось разработать модель организации армии, в наибольшей степени соответствующей условиям восточноевропейского ТВД. Конечно, она, как и всякий компромисс, не была лишена недостатков. Разработанная Баторием и его советниками система была все-таки по своей сути доведенной до логического завершения средневековой и в значительной степени исчерпала резервы дальнейшего развития. Она была «заточена» для ведения наступательной войны, войны в поле и в известной степени «малой», партизанской войны и в то же время недостаточно эффективна для других форм и методов ведения боевых действий. Как писал К. фон Клаузевиц, если война будет вестись «кавалерийской» армией, то «…крупные события будут разменяны на мелкую монету»340.

Нельзя сказать, что в Речи Посполитой этого не понимали. Преимущества регулярной армии Нового времени, хорошо обученной, единообразно вооруженной и вымуштрованной и вызванной к жизни широким распространением огнестрельного оружия новой тактики, в Польше и Литве отлично осознавались. Потому вовсе не случайными были изменения в структуре вооруженных сил, которые можно наблюдать в 1-й четверти XVII в. после первого знакомства поляков и литовцев с голландской тактикой. Прекрасно понимая все значение артиллерийского и стрелкового огня, польско-литовские военачальники стремились усилить огневую мощь своей конницы, сохранив при этом ее подвижность и маневренность. Этим объясняется появление конных подразделений, вооруженных огнестрельным оружием, призванных обеспечивать действия обычных конных хоругвей, и рост их численности. К ним можно отнести конных аркебузиров и рейтаров. В составе кварцяного войска первый отряд конных аркебузиров появился в 1569 г. и насчитывал 24 всадника. Первые вербованные рейтарские роты появились в 1579 г., и уже в следующую кампанию приняло участие 343 рейтара. В последующие годы число рейтаров стало быстро расти. В 1601 г. в коронной армии, действовавшей в Ливонии против шведов, их было 500 на 4770 гусар и казаков, в сражении при Кирхгольме 450 на 1950 гусар и казаков, в 1617 г. на 2670 гусар приходилось уже 1150 рейтаров, а в хотинской кампании 1621 г. участвовало уже 2160 рейтаров341. К этому можно добавить также и появление в 1617 г. сначала в Литве, а затем и в коронном войске подразделений драгун.

Одним словом, в 1-й четверти XVII в. наметилась тенденция по дальнейшему совершенствованию польско-литовской военной машины в направлении дальнейшего роста значения и численности пехоты и усиления элементов регулярства и постоянства в коннице, превращения ее в настоящую кавалерию Нового времени. Конечным итогом должен был стать переход ко 2-й стадии военной революции в ее классическом виде с определенными корректировками согласно местной специфике.

Однако уже в начале XVII в. на политическом горизонте Речи Посполитой обозначились признаки будущего кризиса польско-литовской государственности, которые впоследствии приведут к крушению шляхетской республики. Сигизмунд III, взойдя на престол, вынашивал планы широкомасштабной внешней экспансии, но для реализации этих планов он нуждался в укреплении своих позиций в государстве и расширении сферы полномочий короны. Успешная война под предводительством короля могла бы стать катализатором таких перемен, однако этого не произошло. Сперва на сейме 1589 г. был провален проект упорядочения процедуры избрания короля, в результате чего Сигизмунд III и Я. Замойский стали врагами. Затем в 1590–1591 гг. не нашел поддержки сейма проект войны с османами. На сейме 1592 г. послы единым фронтом выступили против планов короля сохранить за Габсбургами право быть избранными на польский трон. Попытки Замойского усадить на молдавский трон «своего» кандидата также не имели успеха – сейм не стал финансировать этот проект, который мог привести к осложнению отношений с Османской империей и к войне, которой шляхта не желала. В 1605 г. сейм не утвердил налоги на продолжение войны со шведами в Ливонии, а в 1606 г. нижняя палата сейма, посольская изба, провалила проекты государственных реформ, предложенные Сигизмундом и касавшиеся реорганизации армии и всего политического устройства Польско-литовского государства. «Все эти события способствовали дальнейшей децентрализации власти в стране. Проблема заключалась в том, – с горечью констатировали авторы «Истории Польши», – что перемещение центра тяжести в провинциальные органы сословного представительства (сеймики) усиливало влияние местных интересов на польскую внутреннюю политику и затрудняло создание института, который взял бы на себя реальные функции центрального органа власти, а объединенные вокруг короля и канцлера политические силы вели ожесточенную борьбу исключительно за сохранение собственного влияния. В хаосе соперничества затерялись голоса, высказывавшиеся за необходимость упорядочить принципы проведения сеймов; на задний план отошли также проблемы внешней политики…»342. Растущий партикуляризм никак не мог способствовать дальнейшему продолжению военной революции. В итоге, как это ни парадоксально, остается только сожалеть, что Речь Посполитая благополучно вышла из целой серии войн, обрушившихся на нее во 2-й половине XVI – 1-й трети XVII в. В условиях, когда королевская власть еще не была ослаблена долгим противостоянием с магнатерией и своевольной шляхтой, а последние еще не успели в должной мере почувствовать вкус победы над короной, проигранная война могла стать катализатором серьезных преобразований. Однако этого не случилось. Государственный организм Речи Посполитой был еще силен, и даже рокош М. Зебжидовского 1606 г. не смог поколебать ее устои. Кризис не был разрешен, а только загнан внутрь, и наследство Сигизмунда III придется расхлебывать Владиславу IV и Яну-Казимиру.