90 миль до рая - Владимир Ераносян

* * *

Фидель крепко обнял возвратившегося из африканской командировки друга. И сразу понял – неудача не сломила Че, и он не хочет засиживаться на Острове долго.

– Само Провидение остановило меня в Африке, словно подсказывая иной путь. Мы должны разжечь пожар герильи в Латинской Америке. Это отпущенная нам вотчина, – воодушевленно доказывал он Фиделю. – Москва боится этого. Но когда нас это страшило?! Мы станем сильными и независимыми даже от них!

– Куда ты решил намылиться? – хитро прищурил глаз Кастро.

– В Боливию. Она рядом с Аргентиной. В соседнем Перу – партизаны. Мы сделаем в Боливии базу и соберем там целую армию герильерос.

– Там Монхе верховодит коммунистами. Он на полном довольствии Москвы, а значит, будет ставить палки в колеса, – вздохнул Фидель.

– Помоги мне туда добраться, и я создам плацдарм, который послужит отправной точкой освобождения всех Америк!

Фидель сделал все, что мог, подготовив коммандос для следования за Че, отослав в Боливию резидента, ставшего затем «легендарной партизанкой Таней», снабдив Че деньгами и фальшивыми паспортами. И даже на первых порах не сообщая Москве о новом местонахождении друга.

Но все пошло наперекосяк. Монхе, как и предполагал Фидель, не только не поддержал аргентинца, но и поспособствовал тому, чтобы отвернуть от незваных гостей местных активистов. Языковой барьер помешал вербовке в отряд индейцев. Эрнесто проиграл. Раненного в ногу, его захватили в плен.

– На что ты рассчитывал? – злорадно кружились вокруг него боливийские рейнджеры, натасканные инструкторами из ЦРУ. – Неужто надеялся победить?!

– Мое военное поражение вовсе не означает, что нельзя было победить, – гордо отвечал Че.

– Почему ты думаешь, что боливийцам может нравиться кубинская модель?

– Просто пока люди не понимают. Время придет.

– Выходит, мы тупее тебя?! – с угрозой прошипел боливийский офицер, но тут же фамильярно бросил: – Ладно, Че, живи! Причешись. Сейчас меня с тобой будут фотографировать! А может, сбрить эту козлиную бородку? А?! – Он попытался дотянуться до локона его черных как смоль волос.

Че резко отбросил его руку, не позволив до себя дотронуться, и тихо вымолвив:

– Че меня называют друзья.

Его сфотографировали. Он стоял, раненый и уставший, посреди своих конвоиров. Самое страшное, что они могли с ним сделать, – это убить его. Но он не боялся смерти.

Янки спешили. 9 октября из США пришла секретная шифровка на имя боливийского президента Баррьентоса. В ней не было ничего, кроме кода «600», что означало: «Эрнесто Гевару нужно немедленно расстрелять». Доброволец нашелся. Им стал унтер-офицер по имени Марио с символичной фамилией Тиран. Убийца вошел в старое здание школы в Ла-Игере, где содержался «опасный злодей». Че, увидев убийцу, бросил ему в лицо:

– Я знаю, ты пришел убить меня. Так стреляй. Убив меня, ты убьешь всего лишь человека…

Киллер выпустил в аргентинца автоматную очередь.

– Алейда… – прошептал напоследок умирающий Эрнесто.

Расстрел без суда и следствия по указке американцев был выгоден Москве. Как и распорядился Брежнев, некролог, опубликованный в «Правде», содержал очень сдержанные формулировки. От него веяло сухостью автора текста, товарища Суслова. Особого шума по поводу убийства партизана № 1 никто поднимать не собирался. Это было на руку и Штатам.

Из Вашингтона, чтобы удостовериться, что расстрелянный Че действительно является таковым, потребовали отрезать кисти его рук для идентификации с имеющимися в Лэнгли отпечатками пальцев революционера. Сошлось. Они убили Че…

…Спустя несколько лет были убиты все, кто прямо или косвенно участвовал в казни Эрнесто де ла Серна Гевары. Кто осуществил возмездие? Террористы леворадикальных движений или агенты Кастро – до сих пор никто не знает.

Кастро воздвиг в Санта-Кларе монумент другу и перевез его прах из боливийского Вальегранде на Кубу.

Однажды Фидель выступал с трибуны мавзолея в Санта-Кларе перед многотысячной аудиторией.

– Вива Че! – закончил он свою речь.

Спускаясь по ступенькам, он вдруг споткнулся и упал. Люди ахнули, находящиеся поблизости устремились к вождю, желая помочь ему встать.

– Ничего-ничего, – шутил Фидель, уже лежа на носилках с переломанной ногой. – Че просто показал мне, каково это – быть раненым. Оказывается, ничего страшного. А раз он находит время для юмора – значит, в загробной жизни ему весело. Я проверю это лет эдак через десять-пятнадцать.

Медсестры и врачи улыбались. Их старик хорошо держался, хотя ему было очень больно. А когда человеку больно, он особенно отчетливо ощущает свое одиночество. Остаться наедине с самим собой – такую незавидную долю предрекла ему Мирта. Все исполняется. Родные дети отвернулись от него… И Че, верный Че подал знак, пожалев своего Фиделя. Он зовет его туда, где одиночество теряет смысл. Там покой и нет предательства. Там они будут вместе… Наверное, он слишком надолго задержался на его райском Острове. Его глаза закрывались, он засыпал, получив изрядную инъекцию обезболивающего. И вдруг, сквозь мутную пелену, он увидел плачущую над ним медсестру.

– Что с тобой, девочка? – спросил он.

– Не оставляйте нас одних, – вымолвила она.

– Это я один.

– У вас есть мы.

Режиссер жестикулировал пальцами. Пять. Четыре. Три. Два. Один. Начали.

Фидель говорил тихо. Вначале тихо. Потом он завелся, давая волю справедливому гневу и предупреждая американскую мафию, что Куба не отдаст им своего гражданина:

– Обычное житейское дело они пытаются превратить в политический процесс. При этом им безразлично, что дело касается маленького ребенка с еще не сформировавшейся психикой. А может быть, именно поэтому кубинская контрреволюция, засевшая в Майами, так активно взялась за это дело. Знают, что со взрослыми защитниками революции им не справиться. Решили попробовать одолеть наших детей.

Ну, это не ново. В 1980 году они уже осуществили поджог детского сада «Ле Ван Там» в гаванском районе Марианао. В этом самом большом на Кубе детском саду тогда оказалось в огненной ловушке 570 ребятишек младше шести лет, и только героизм работников, пожарных и населения окрестностей, включая двенадцатилетних подростков, предотвратил гибель детей и непоправимую трагедию их родителей.

Для нас неважно, является ли удерживаемый насильно в иностранном государстве кубинец выдающимся ученым, или военнослужащим – носителем военных секретов, или врачом, который изобрел в наших лабораториях лекарство от СПИДа. Взрослый это человек или маленький ребенок… Мы с одинаковой энергией будем бороться за возвращение любого своего гражданина. И эта борьба не закончится до тех пор, пока мы не достигнем единственно справедливого результата – воссоединения отца и сына. Хуан Мигель Гонсалес отправляется на суд в США с законным требованием о возвращении шестилетнего Элиана на родину. Он летит туда, зная, что закон для них не писан, не надеясь на ангажированное олигархией и мафией правосудие, а уповая лишь на нашу поддержку и мудрость американского народа…