Девять - Анджей Стасюк

– Говорил, через два часа вернется.

– Он всегда так говорит, – ответила Силь. – Потом заявляется под утро и велит напустить воды в ванну. И еще горячего ему приготовь. Бутерброды его не устраивают. А потом еще постель постели. И храпит.

– Мужчина должен храпеть. Когда мой папа переставал храпеть, то мама покойница просыпалась и проверяла, живой ли. Заснуть не могла, если не слышно было, как он храпака задает.

– Но он даже на животе храпит, – сказала Силь.

– Да он сроду такой был.

– Храпел сроду?

– Только на животе и засыпал. И любил, чтобы одеяло на голове, а ноги на улице. Не то что я. У меня они вечно мерзнут, – сказал Пакер.

Музыка кончилась, щелкнула клавиша в музыкальном центре. На верхнем этаже что-то уронили на пол. Пакер искал чем бы заняться. Взял сигарету, покрутил ее в пальцах и сунул в рот.

– Мне тоже прикурить дайте, – сказала Силь.

Пакер подал ей пачку вместе с зажигалкой. Силь, слегка надувшись, обслужила себя сама.

– Если мы все равно не танцуем, то, может, посмотрим кассету? – предложила она после паузы.

– Можно и кассету, почему бы и нет, – с облегчением ответил Пакер.

Беата ждала. Кружила по залу. Руки в карманах куртки. Пальцы касаются желтых зубных щеток и тюбика «колгейта». Она выбрала желтые, потому что они показались ей самыми веселыми. Вспомнила про мыло, но решила спросить об этом Яцека. У нее мелькнула мысль, что они никогда не ходили вместе в магазин. Она прикидывала: еще надо купить пластиковый пакет, мыло опять же, бумажные полотенца, что-нибудь попить и бутерброды. На первое время хватит. И, может, еще каких-нибудь газет, ведь за шесть или семь часов езды умрешь со скуки. За окном мрак, ничего не видно, только освещенные перроны и названия станций. Она легко представила себе пустое купе с коричневыми сиденьями, шторкой и ковриком на полу. Такая теплая безопасная комнатка, которая летит сквозь ночь. Они выберут вагон для курящих и будут открывать окно, чтобы их обдувал ветер. Беата хотела подойти к какой-нибудь кассе и спросить, сколько стоит билет, но везде стояли люди. Они ее смущали. Какая-то женщина везла на тележке целую гору клетчатых сумок. Похожая на ее мать, но у Беаты ничего не шевельнулось внутри. Во всяком случае, ничего особенного она не почувствовала. Троица стриженных под ноль пацанов в одинаковых куртках до пояса двигалась по прямой чуть ли не строевым шагом, как патруль. Беата подумала, что им, наверное, тоже некуда поехать и они просто пришли посмотреть, как уезжают другие, ведь это всегда лучше, чем ничего или продуваемые насквозь улицы. Она старалась отгадать, куда едут все эти люди, но запас сведений о разных местах был у нее невелик. Деревенских узнать было легко. Они были одеты невзрачнее или, наоборот, пестрее, чем горожане. Осматривались в зале ожидания украдкой, неуверенно, как бы сомневаясь, что можно охватить взглядом такое пространство. Они сильно напоминали неверующих в костеле.

Шустрилы в коротких куртках подпирали стены, шушукались, постоянно держа в поле зрения все, что делалось вокруг. Беата подумала, что эти тоже никуда не поедут, так и будут здесь торчать, на вечном сквозняке большого города, который сталкивает людей, но редко связывает их судьбы. Беате вспомнился аквариум у них в биологическом кабинете. Рыбки проплывали в миллиметре, не замечая друг друга. Как-то одна сдохла и висела у самого дна, а остальные сновали рядом, пощипывая ее за красные плавники. Ей хотелось увидеть, чем это кончится, скорее всего остался бы только маленький скелетик, но кто-то ее вынул.

«Триста – четыреста, не больше, – решила она в конце концов. – Ведь это простой „скорый"».

Мужчины неплотным кольцом окружили подиум, на котором стоял автомобиль. Они наклонялись друг к другу, обмениваясь впечатлениями. Беате пришло в голову, что она сама могла бы оказаться на месте этой машины. На подиуме, отгороженном шнуром, и с табличкой, где были бы указаны дата и год рождения, объемы, скрытые преимущества, увлечения и тайные желания, а они бы стояли вокруг, точно так же, как сейчас, и обсуждали ее между собой. Там было и два железнодорожника. В мятой форме, как после долгого переезда.

И тут она заметила тех троих. Толстяка, кудрявого парня и типа в тренировочном костюме. Того самого, который вышвырнул их сегодня из квартиры. Они вошли со стороны стоянки такси и сразу направились к лестнице, ведущей вниз. Кудрявый шел впереди. А те шагов на десять сзади.

Иногда сознание действует молниеносно, раньше, чем само может понять. Срабатывает так быстро, что не поспевает за собой и уже потом, после дела, само себе удивляется. А может, это просто тело отделяется от него ненадолго и начинает жить своей животной и безошибочной жизнью.

Яцеку вдруг стало душно, и он решил выйти из этого террариума, наполненного электронным бульканьем. По экранам перемещались разные твари и взаимно лишали друг друга жизни. Мальчики стояли склонившись над ними и следили за этой стерильной бойней. Будто хирурги или их собственные матери, склонившиеся над газовыми плитами. Итак, ему стало душно, нехорошо, и в воздухе почудились испарения настоящей крови. Он вышел к палаткам. И тут же появился кудрявый.

Они отошли в сторону, и Яцек сказал:

– Наконец-то. Деньги с тобой?

Тот ответил, что да.

– Так куда пойдем? – спросил Яцек.

Тот пожал плечами.

– А кто знает? – спросил Яцек.

– Может, в сральник? – сказал кудрявый.

– Нет, в сральник не хочу. Куда-нибудь еще.

– Ну куда?

– Придумай что-нибудь.

– Ну не знаю, – сказал парень и посмотрел куда-то в глубь перехода, и Яцек почувствовал, что парню страшно и он врет, ведь вопрос выеденного яйца не стоит, достаточно прошвырнуться до Дворца или к «Холидей», и все будет сделано, – это так же просто, как угостить сигаретой. – Ну не знаю, – повторил парень, – может, к перронам…

Яцек посмотрел в ту же сторону и между подвижными фигурами пассажиров увидел неподвижный силуэт грузного мужчины. Он появился где-то около киоска, возле камер хранения, и приближался к ним, в то же время оставаясь неподвижным. Яцек был уверен, что амбал смотрит на них, хотя с такого расстояния не мог этого видеть. Он обернулся вправо и увидел братка в фиолетовом. Их разделяло всего несколько шагов, но когда их глаза встретились, браток его узнал и на его лице отразилось глуповатое удивление. Кудрявый попятился. Он уже сделал свое дело.

«На остановках пусто, на Эмилии пусто, пусто на Яна Павла» – так думал Яцек, хотя это были скорее не мысли, а картины, в которых он видел свою одинокую фигуру на освещенном тротуаре и слышал отчетливый звук своих шагов. И он побежал вперед, прямо в оживленный переход, где киоски. Толстый ускорил шаг и попытался отрезать ему путь, но был чересчур грузен, и на нем были слишком элегантные ботинки на тонкой и скользкой подошве. Сзади раздался крик, Яцек не сомневался, что это тип в фиолетовом кого-то толкнул или опрокинул. И тут же сам налетел на прохожего, инстинктивно схватил другого за плечи, повернул и отшвырнул от себя. Началось замешательство, кто-то уже лежал на земле, но краем глаза Яцек заметил, что фиолетовый прет вперед, расталкивая и отбрасывая всех на своем пути, словно разгребая заросли или вылезая из болота.