Дроздовцы в огне - Антон Туркул

Артиллерийский огонь красных еще гудит. Я приказал полку сойти в огромные рвы, окружающие Приморский сад. Верхом вдоль рвов поскакал осматривать полк. В жесткой траве сидят во рву командир 2-й роты поручик Гуревич и его старший офицер поручик Чутчев; оба сосредоточенно выгребают оловянными ложками из консервных банок сладкий перец.

– Ну как, устали?

– Страшно, – улыбнулся смуглый Гуревич. – Разрешите предложить вам консервов.

– Спасибо, занят.

Поскакал дальше. За мной грохнул удар, точно сдвинулся воздух. Я вернулся. Поручик Гуревич, совершенно бледный, изо рта сочится темная кровь, лежит на спине. Я и Чутчев стали его поднимать.

– Куда? – прошептал я.

– В живот. Смертельно…

Я помню, как Чутчев в пыльной траве собирал часы, наган, измятую фуражку боевого товарища, пропитанную потом, и его оловянную столовую ложку. Поручик Чутчев, горячий, самолюбивый и порывистый человек, статный удалец, с головой древнего бога, был убит позже, под немецкой колонией Гейдельберг: ядром ему снесло голову.

Гуревича унесли. На вал перед нами высыпали конные разъезды кавалерийских частей Слащева. Мы стали их крыть свирепой бранью. Люди, в грязи и в пыли, в повязках, пропитанных кровью, едва вышедшие из тесноты многочасового боя, бледные от негодования, встретили слащевских кавалеристов чуть не в штыки. Все были оскорблены, что слащевские части вовремя не подошли к нам на помощь.

– Но мы ни при чем, ей-богу, ни при чем, – отвечали всадники, в большинстве мальчишки, бледные, виноватые и тоже обиженные, что их не послали к нам в огонь. – Ей-богу, господа, мы не получали приказания…

Вскоре мы помирились и подружились. Полк двинулся на Армянск, за Перекопский вал.

Кругом сухо блещет от солнца голая степь, налево серые развалины старого Перекопа. Колонна идет по степи уже без боевого строя. Только голова отряда в строю, а другие, теснясь, несут убитых и раненых. На валу нас встретили бригада генерала Морозова и части 13-й дивизии. Все стояли перед нами, отдавая честь доблестной израненной колонне.

А через два дня в Армянск приехал генерал Врангель. Был тихий летний день. Под звуки оркестра, где были переранены многие музыканты, главнокомандующий пропустил бригаду церемониальным маршем. Полки построились в поле. Генерал Врангель пригласил весь командный состав бригады выйти вперед. К Врангелю подошли Витковский, Харжевский и я.

– Ваше превосходительство, – позвал кого-то Врангель.

Я оглянулся, шагнув в сторону, думая, что Врангель зовет генерала Витковского.

– Нет, нет, я вас, полковник Туркул, – улыбнулся Врангель. – Поздравляю вас с производством за Хорлы в генералы.

Я помню его узкое лицо, полное бодрого света, его смеющиеся серовато-зеленые глаза. Я помню, как его рыцарское лицо освещалось улыбкой.

Часа через два, после простого завтрака с главнокомандующим у генерала Витковского, когда я вернулся в штаб полка, мой оперативный адъютант капитан Елецкий, с которым у меня и по службе были простые отношения, с необыкновенно торжественным видом подал мне папку с делами.

– Подписать бумаги, ваше превосходительство.

– Что же, давайте, но почему же такая торжественность?

Я открыл папку, а там лежат новенькие генеральские погоны, которые уже успела «построить» офицерская рота. Елецкий разыграл меня с первой казенной бумагой.

Через несколько дней после смотра у Армянска 1-й полк послали в резерв, на честно заслуженный отдых.

Хорлы. С этим именем связан для меня навсегда гул атак, блеск смертельных молний, видение героической русской молодежи, неудержимо идущей вперед. Мы все еще пробьемся к России.

После Хорлов Дроздовская дивизия стояла в резерве. Наш отдых длился недолго. Мы наступали из Крыма. На село Первоконстантиновку наступали марковцы. Красные атаку отбили. Мой 1-й полк получил приказ атаковать село.

Перед нами тянулась трясина, болото. Проходима только узкая гать – крепко убитая тропа по болотине. Команда пеших разведчиков, офицерская рота – весь полк бегом кинулся на гать. Порыв был так стремителен, точно мы перелетели болото, и до того внезапен, что большевики обалдели. У нас все перло в атаку бегом, мчалась и артиллерия. Генерал Кутепов наблюдал за атакой. Гать взяли почти без потерь.

Первый полк в Первоконстантиновке, но большевики поднялись без передышки в контратаку. Они обошли нас с тыла. Так же скоропалительно полку пришлось пробиваться назад с большими потерями. Пленные красноармейцы, взятые только утром дивизией Морозова и перед обедом влитые к нам, уже отлично дрались в наших рядах. Среди них не было ни одного перебежчика. В начале отхода был ранен в грудь навылет командир 3-го батальона, безрукий полковник Мельников.

Мы пробились, отошли. Это был первый бой, когда я, имея честь командовать 1-м полком, должен был откатиться на так называемую исходную позицию. Село мы оставили.

Дроздовская дивизия переночевала на развалинах Перекопа. С утра 2-й и 3-й полки снова пошли в наступление. Мой 1-й, бывший в резерве, втянулся в бой к концу. На этот раз мы красных разбили. Они стали отходить по всему фронту; и без сильных боев, гоня перед собой противника, мы так докатились до знаменитого имения Фальцфейна Аскания-Нова. Перед нами внезапно поднялось огромное облако пыли. Кавалерия. На нас в вихрях скакала какая-то чудовищная толпа. Пулеметчики приготовились к стрельбе, конвой генерала Витковского, звеня саблями, построился для конной атаки. Я взглянул в бинокль в волны пыли.

Мне показалось, что мчатся какие-то странные тени; присмотрелся: на нас бежали жирафы, в пыли прыгали друг через друга зебры, летели тесные стада антилоп. Точно сам великий Пан поднял, погнал перед собой всю звериную силу.

Большевики, уходя из Аскании-Нова, умышленно или по случайности отперли звериные загородки, и зверей, обезумевших от страха и пушечной стрельбы, шарахнуло по пахоте прямо на нас. Мы заметили жирафов, огонь не был открыт, и жильцы замечательного зоологического сада уцелели.

Стрелки стали ловить и загонять дрожащих, тонконогих антилоп, испуганно поводивших нежными глазами. Их кормили с рук сахаром и хлебом. Нам пришлось стреножить не одну крепкозадую зебру, отбрыкивавшуюся ногами, а жирафы скоро подружились с нами и без церемонии, с высоты своего величия, расставив передние ноги, стали щипать нас за волосы и снимать с нас мягкими губами фуражки. Не знаю, удалось ли бы нам так же подружиться со львами или тиграми, если бы они тоже были среди пленников и пленниц.

Как странен, необыкновенен был этот свежий сад в степи, полный разного зверья на свободе, точно сон о саде райском. Офицеры и солдаты бродили там целый день. Стрелки восхищались зверями, как дети.

В Аскании-Нова был еще огромный зимний сад. Стрелки, с лицами, освещенными радостным вниманием, слушали звучный гомон едва ли не тысячи волшебных птиц. Там были крошечные, как золотые искры, колибри, золотисто-зеленые павлины с пышными арками хвостов, удивительные райские птицы и целый крикливый караван-сарай нежно-зеленых, бледно-вишневых, бело-желтых какаду.