А под ним я голая - Евгения Доброва

Троллейбус подвозит к «Иллюзиону», и через пять минут предо мною простирается царство. По сторонам центрального портала гранитные колонны, на фасаде декор: звезды, орденские ленты… Вхожу в подъезд. Высокие лепные потолки, дубовые двери с золочеными ручками, паркет в просторных холлах, над створками центрального лифта панно, майолика, на темно-васильковом фоне фигуры: военный, весь в орденах; танцующие девушки, женщины со снопами колосьев; прогулка в Парке Горького, футболист, школьница… Поначалу меня удивляло, что при этаком благолепии типичный портрет местного жителя – борода, берет, серая куртка. Таков Максимыч, таковы мужчины, неторопливо – мысли далеко, а руки за спиной – идущие навстречу.

Нажимаю кнопку, поднимаюсь на семнадцатый этаж.

Ой, что это? – Не бойся, это не для тебя… Зацепленный за створку шкафа, висит костюм Снегурочки. Серебряная парча, меховая опушка, снежинки. У Машки скоро елки начинаются, в студии новогодний чес. Без своего наряда тяжело: на прокат не возьмешь, потому как нужен надолго и это накладно, покупать готовый – тоже дорого… Вот мы и сшили сами, осталось только валенки изукрасить. Кантиком обовьем и маслом распишем.

В морозные дни небо похоже на буженину. Низкие перистые облака на нежно-розовом небосводе – словно прослойки сальца в копченом мясе, аппетитные, так и хочется сунуть в рот.

– Да, сходство есть, – соглашается Максимыч, – только мне больше напоминает радужную пленку на ветчине. Такая, знаете, бывает, переливается сизым, серо-зеленым, сиреневым…

Тина восстанавливает мои силы куриным бульоном, тут же, на кухне, из специальных мисок, приподнятых на железке над полом и напоминающих больше кашпо, кормятся звери.

Устала, наверное, вниз головой стоять? – Ничего, уже отошла. – Вот у нас есть Володя… – Тина мечтательно закатывает глаза, – он бывший акробат, любые позы держит. Мы все никак не могли раздобыть профессиональную обнаженную модель, и так ему обрадовались. Нам самим надо, понимаете, мы же сами рисуем, не только ученики. Когда наброски, это большое счастье – остается материал. Володя профи, позирует и сидя, и лежа, и как угодно, если надо, может пять минут на одной ноге простоять, не шелохнувшись. Йог! Недавно совершенно спокойно показал крокодильчика. Что такое? Стойка на руках только не вертикальная, а горизонтальная.

Володя большой донжуан, я все подшучиваю: – У тебя каждый раз новый гульфик и новая пассия. Очень смешно, когда понимаешь, из чего сделаны его гульфики: любая дама сразу опознает женские колготки. Максимыч не сразу просек, а мы все дружно хохотали, когда увидели изобретение. Раньше у него был один, сатиновый, – а теперь много и разные: то черненький, то телесный… Я говорю: ты со всех своих баб чулки, что ли, поснимал…

– Так они же прозрачные!

– Нет, он из плотных делает. Берет побольше ден, и ничего не видно. И ведь гораздо удобнее, надевать быстрее и снимать: материал эластичный. Нам тоже лучше, не так мешает рисовать; если телесного цвета, вообще незаметно.

А до него была Зина, но мы не сработались, слишком много хотела. Я удивляюсь, как это натурщик может слишком много хотеть. Денег, что ли? – Ну да. Вот есть такие, думают: трусы сняла – сейчас ей тысячу рублей дадут. Здесь вам, милочка, работа, а не панель! Я как-то ей сказала так, она трусы надела – и ушла.

В тот вечер я уличила Лялю в половой связи с Валей. Его не было дома – поехал к знакомому гаишнику покупать ТО, – ожидая его, мы с Лялей съели полторта «Наполеон», оставшиеся после прихода гостей, допили мартини и пошли в комнату смотреть телевизор. Я села в кресло, включила передачу по «Культуре». Ляля листала журнал «Вог». Я точно выбрала момент: как только она дошла до раздела про секс и приготовилась его изучать – она была совершенно расслаблена, – я потянула журнал на себя и спросила в упор: – Это правда, что вы с Валей любовники? – Правда, выдала она от неожиданности. – Я так и знала. Мы вместе принимали душ, я видела на шее следы. – Это не я… – растерянно сказала Ляля.

Еще интереснее. Ляля молча листала журнал. – Значит, он тебе не брат? Или… – Не брат, ответила она, он друг моего покойного мужа. Раньше я жила у его родителей. Я не хочу возвращаться в Питер, поэтому я здесь.

* * *

Натуральный свет высотки – светло-песочный, но за полвека дом закоптился, сильно потемнел, и теперь его чистят – почти уже год. Занавесок у нас нет, к чему они на такой высоте, и так света мало ребятам, и вдруг, вы представляете, Максимыч утром просыпается, со всех сторон на нем собаки, – и понимает, что не может встать. Неудобно прогуливаться перед женщинами: люлька, а в ней две бабы с пескоструйкой: ой, муси-пуси, собачки! Такое бывает. Недавно нам меняли лифты, и все ходили через черный ход, а у кого его нет или перекрыт – те в другой подъезд, в центр, через нашу квартиру: Тина, пусти! А потом открыли плоскую кровлю, под арками: на центральном лифте поднялся до верха, перешел в свой подъезд, а там снова вниз – спускаться ведь легче, чем подыматься.

Башенки на плоской кровле обитаемые, в каждой по одной квартире на этаже. Окна там низкие, от колена, было лето, я говорю ученицам: хотите посмотреть, пока открыто? – Хотим. Кто-то сразу за фотоаппаратом… На восемнадцатом этаже – а в башенке он первый – мужчина, очень милый итальянец, снял квартиру, он здесь уже лет пять живет с семьей. И вот мы шли, а у него окно открыто. Он знает, вход на кровлю всегда заперт, и чувствует себя совершенно свободно. Выскочил в чем мама родила из ванной, да прямо на нас. Целый год потом, когда встречались в лифте, хмыкали – такой анекдот!

Слово за слово – и пролетели сеансы, в девять я вышла из замка, в который раз подивилась на гирлянды из помидоров и тыкв у центрального входа, задрала голову вверх, взглянула на башенки… Валя сегодня был занят – я направилась в сторону Таганки, к метро. Во дворе за мною увязался пес-барбос, дворники здесь бездомных собак не гоняют, нет, у них нежная дружба: когда открывают мусоропровод, собак пускают вперед – передавить крыс. Иначе туда просто не зайти. Проводил до Николы Мир Ликийских – и потрусил назад, в свои приделы.

Мы поссорились с Валей точно к Восьмому марта.

У Ляли был друг, а может быть, boyfriend, звали его Потап, он тоже был приезжим, только не из Питера, а еще дальше – из Архангельска. С ним водил дружбу и Валя, и конечно же неспроста, ибо было у них много общего: как и Валя, Потап не имел работы, но хорошо разбирался в автомобилях. Чем он занимался, где и на что жил – этого никто не знал. Сей Потап часто захаживал к Вале, непременно имея с собой угощение: банку икры, упаковку салями, авокадо, кусочек сыра дор-блю… Все его гостинцы объединяли два признака: во-первых, они были маленькие – настолько, чтобы помещаться в карман, а во-вторых, дорогие.

Я заподозрила неладное – и вскоре стала свидетелем странной сцены. Валя решил приготовить на ужин салат оливье. Мы с Лялей дружно чистили картошку, сам он крошил соленые огурцы, когда в дверь позвонили; Валя вытер руки о джинсы и пошел открывать, это был Потап, в одной руке он держал свой неизменный полиэтиленовый пакет с изображением Бритни Спирс, а в другой баночку каперсов. Слушай, будь другом, попросил его Валя, сходи в овощной на углу, пока не разделся, купи полкило лука. Потап поставил в прихожей пакет, передал Вале каперсы, взялся было за дверную ручку… Знаешь, только у меня денег нет… Оштрафовали в электричке. Валя дал ему десятку, и По-тап ушел. Мы с Лялей переглянулись. Валя ничего не понял и вернулся к огурцам… Районная новость, сказала я голосом Левитана, супермаркет «Атланта» находится на грани банкротства. Процент недостач за текущий сезон в десять раз перекрыл прошлогодние показатели. – Что-что? – не понял Валя, – да нет, ничего, это я так…