Только не говори маме. История одного предательства - Тони Магуайр

Если они и были удивлены тем, что ребенок, который отличался примерным поведением в школе, мог быть таким неуправляемым дома, то виду не подали. Мне постелили на диване, и я быстро провалилась в глубокий сон. Утром мне дали денег на автобус, чтобы я могла вернуться домой. Помня о том, что они взрослые, а я всего лишь ребенок, они напутствовали меня просьбами вести себя хорошо, и я, с ощущением надвигающейся катастрофы, покинула их безопасное жилище и поплелась к автобусной остановке.

Отец уже вернулся с ночной смены и лежал в постели, когда я вернулась домой и постучала в дверь. Мама молча встретила меня, с выражением упрека на лице, и подала мне завтрак. Она сказала, что плохо спала из-за меня, потом попросила постараться наладить отношения с отцом.

— Я больше не могу, — сказала она. — Я уже устала от твоих выходок, от твоих постоянных ссор с ним.

Мне показалось, что за ее словами скрывается страх; действительно, вчера отец зашел слишком далеко. Только ее вмешательство остановило скандал с непредсказуемыми последствиями.

Хотя за все те годы, что отец избивал меня, он ни разу не тронул ее даже пальцем, в тот вечер она, должно быть, осознала, на что он способен. Впрочем, больше она о том эпизоде не упоминала, и днем, вернувшись из школы, я застала дома отца, который поджидал меня.

— Я не буду молчать, — слабым голосом произнесла я, пытаясь противостоять ему. — Я не буду молчать, если ты еще раз ударишь меня.

Он рассмеялся мне в лицо, в его смехе не было и намека на страх, а потом очень спокойно произнес:

— Антуанетта, тебе никто не поверит. Стоит тебе раскрыть рот, моя девочка, и ты сама об этом пожалеешь. Все тебя осудят. Ты ведь будешь молчать, не так ли? Ты же молчала все эти годы.

Я ничего не ответила, и этого ему было достаточно, чтобы продолжить с торжествующими нотками в голосе:

— Выходит, ты виновата не меньше моего. Семья никогда больше не будет тебя любить. Если ты опозоришь наш дом, мать тебя выгонит. Тебя отправят в какой-нибудь приют, и ты уже никогда не увидишь свою мать. Ты отправишься к чужим людям, и они будут знать, какая ты плохая. Ты этого хочешь? Этого?

Перед моими глазами предстали злые люди, презирающие меня, и я поняла, что не смогу прожить без матери в этом чужом и холодном мире.

— Так что, если не хочешь повторения вчерашнего, просто веди себя как следует. А теперь убирайся с глаз моих. Иди к себе и сиди там, пока я не уйду. Я все сказал.

Я сделала так, как он велел.

— И не вздумай оставить свою комнату неубранной, ты слышишь меня, Антуанетта?

Его голос продолжал насмехаться надо мной, и я села на край своей кровати и долго сидела, пока его дыхание не подсказало мне, что он заснул.

После тех побоев наступила полная апатия: казалось, меня покинула внутренняя сила, — и я старалась по возможности избегать родителей. По субботам я работала, в другие дни навещала бабушку, чему он никак не мог воспротивиться. Но мои просьбы разрешить съездить к подругам к Портраш чаще всего встречали отказ, а прогулки на велосипеде, которые раньше меня так успокаивали, теперь были под строгим контролем. Странная атмосфера воцарилась в нашем доме, и непредсказуемый характер моего отца, который так часто проявлялся во вспышках ярости, теперь, казалось, трансформировался в нечто еще более мрачное. Все чаще я чувствовала на себе его пристальный взгляд, отчасти мне знакомый, но теперь в нем угадывалось иное выражение, вселявшее в меня страх.

Однажды летом, во время школьных каникул, мама собиралась утром на работу. Я знала, что отец уже вернулся с ночной смены и лег спать. Из своей комнаты, которую от родительской спальни отделяла лишь лестничная площадка, я слышала, как он зашел в туалет, помочился, не закрывая дверь, потом шумно протопал в постель. Когда внизу хлопнула дверь, возвестив об уходе матери, я тихонько спустилась по лестнице. Стараясь не шуметь, я зажгла плиту, чтобы вскипятить воду для утренней ванны и чая, потом включила гриль, чтобы поджарить себе тост. И тут сверху зарычал его голос:

— Антуанетта, поднимись ко мне.

Меня охватила паника, когда я безмолвно встала в дверях.

— Приготовь мне чай и принеси.

Я развернулась, чтобы уйти.

— Я еще не закончил, детка.

К горлу подступил ком, и стало трудно дышать, когда я встретила его насмешливый взгляд. Он улыбался, но без намека на юмор.

— Можешь принести мне и тост.

Словно робот, я приготовила для него чай с тостом и понесла поднос наверх. Отодвинув переполненную пепельницу и пачку сигарет, я поставила поднос на ночной столик и мысленно помолилась, чтобы он отстал от меня, хотя и знала, что этого не будет.

Краем глаза я увидела его бледную веснушчатую грудь, поросшую теперь уже седыми волосами, и уловила кислый запах его тела, смешанный с затхлым прокуренным воздухом спальни. Потом до меня дошло, что он возбужден.

— Сними одежду, Антуанетта. У меня есть подарок для тебя. Снимай с себя все, только медленно.

Я посмотрела на него. Никогда прежде он не просил об этом. Его смеющиеся глаза издевались надо мной.

— Антуанетта, я к тебе обращаюсь, раздевайся, — повторил он, шумно прихлебывая чай.

И вдруг он соскочил с кровати, в одной пижамной куртке, и под складкой дряблого живота я заметила его эрекцию. Видя, что я не выполняю его просьбу, он улыбнулся, подошел ко мне вплотную и хлестко ударил меня по ягодицам.

— Поторопись, — процедил он.

В ловушке его пристального взгляда я была, словно кролик, пойманный вспышкой яркого света. Стоя нагишом, я испытывала непреодолимое желание бежать, но не было ни силы воли, ни места, куда бежать, а он тем временем схватил свою куртку и достал из кармана маленький пакетик, ничем не отличавшийся от тех, что я уже видела. Он раскрыл его, достал какой-то предмет, похожий на воздушный шарик, и натянул его на свой набухший член. Потом взял меня за руку и заставил мои негнущиеся пальцы двигать презерватив взад-вперед, пока тот не сел на место.

Внезапно он отпустил мою руку, крепко схватил за плечи и толкнул меня на кровать с такой силой, что подпрыгнул матрас и заскрипели старые пружины. Он раздвинул мои ноги, высоко поднял их и вошел в меня так грубо, что едва не порвал мое тело, и без того пронзенное дикой болью. Мышцы моей промежности растягивались, по мере того как он снова и снова погружался в меня. Его заскорузлые руки хватали мои груди, которые в последнее время стали очень чувствительными, крутили соски со злостью, подпитывающей его возбуждение, слюнявый рот блуждал по моему лицу и шее. Я чувствовала, как небритый подбородок царапает мою кожу. Я закусила губу, чтобы не кричать и не доставлять ему полного удовлетворения. Мое тело сотрясалось под его резкими толчками, я сжала кулаки и крепко зажмурилась, чтобы не расплакаться. Он содрогнулся и, замычав от удовольствия, скатился с меня.