Елизавета Петровна - Николай Павленко

Неделю спустя после ее отъезда Мирович должен был напроситься караульным офицером в Шлиссельбург, к нему якобы в качестве курьера прибывает Ушаков и вручает манифест, зачитываемый перед строем солдат. Те покорно подчиняются воле командира, идут в казарму, где содержался узник, освобождают его и вместе с ним отправляются в Петербург, где на Выборгской стороне расположен артиллерийский лагерь. Там Иоанна Антоновича признают императором, присягают ему и привлекают на свою сторону весь гарнизон столицы.

Случай внес в этот безрассудный план существенные коррективы, значительно сократившие и без того скудные шансы на успех. Ушаков, отправленный Военной коллегией в Казань, утонул в пути. Это, однако, не удержало Мировича от попытки совершить переворот. Привлечь кого-либо в сообщники вместо Ушакова он не рискнул, опасаясь доноса, и решил приводить план действия в одиночку.

9 июля 1764 года Екатерина, находившаяся в Риге, получила извещение о трагедии в Шлиссельбурге, разыгравшейся 5 июля. События развивались в такой последовательности: во втором часу ночи Мирович поднял по тревоге прибывших с ним караульных солдат для охраны крепости, поставив их в ружье во фрунт, велел арестовать коменданта крепости, отправиться к казарме, где содержался узник, и открыть стрельбу по охранявшим ею караульным солдатам. Между ними завязалась перестрелка. Когда Мирович решил усилить огневую мощь и велел притащить шестифунтовую пушку, солдаты, охранявшие Иоанна Антоновича, прекратили сопротивление. Мирович ворвался в каземат и обнаружил там мертвое тело — офицеры выполнили инструкцию никому не выдавать узника живым.

К офицерам Чекину и Власьеву, возглавлявшим караульную команду, Мирович обратился со словами упрека: «За что вы невинную кровь такого человека пролили?» Власьев и Чекин ему ответили: «Какой он человек, мы не знаем, только то знаем, что он арестант. А кто над ним что сделал, тот поступил по присяжной должности».

Так трагически на 24-м году закончилась жизнь императора, томившегося в заточении с младенческого возраста. Он, словно тень, следовал за тремя государями, доставляя им немало хлопот. Насколько опасен был Иоанн Антонович царствовавшим государям, следует из того, что все они — Елизавета Петровна, Петр III, Екатерина II — стремились лично удовлетворить свое любопытство.

Трагическая гибель Иоанна Антоновича сопровождалась неодинаковой реакцией главных действующих лиц: Мировича и императрицы. Екатерина II стремилась убедить население столицы, что все происшедшее, в том числе и казнь Мировича (суд приговорил его к колесованию, замененному Екатериной отсечением головы), нисколько не повлияли ни на ее самочувствие, ни на уверенность в прочности своего положения на троне. Лорд Букингем доносил: «Она (императрица. — Н. П.) ездила ночью по улицам Петербурга в открытых санях с очень маленькой свитой и, даже отправляясь в Сенат, имела только двух лакеев на запятках». Но, видимо, ее, утвердившую инструкцию об убийстве императора в случае попытки его освобождения, снедало чувство вины за его гибель. Поблекла и ее уверенность в добрых чувствах, питаемых к ней подданными. «Лица, — доносил лорд 28 сентября 1764 года, — которые очень часто видят императрицу, замечают, что она очень упала духом, и полагают, что она смотрит в настоящее время на несчастное событие, случившееся в Шлиссельбурге, гораздо серьезнее, нежели в первый момент по получении о том известия».

Лорд Букингем сообщает о мужественном ожидании смерти Мировичем: «Он держит себя с мужественным благородством и твердостью… Ему известно, что его ждет позорная смерть, и он готов встретить ее мужественно и тем искупить содеянное им преступление. Он постоянно горюет об участи солдат и унтер-офицеров, которые были вовлечены в минутное заблуждение его безрассудством». Во время казни «Мирович держал себя так же, как и во время разбирательства его дела, то есть с величайшей покорностью судьбе».

Императрица была занята настолько собственной персоной и удовольствиями, что у нее не оставалось времени для исполнения своей главной обязанности — управления государством. Из первой главы нам известно, что ее готовили не в монархини, а в супруги монарха. В соответствии с этой целью ее, как мы видели, обучали языкам, танцам, верховой езде, светскому обхождению, то есть всему тому, что мог потребовать от нее придворный обиход. С этим запасом знаний и навыков Елизавета Петровна заняла трон крупнейшей в мире державы — она была лишена представления о том, что, водрузив на голову императорскую корону, она не только приобрела неограниченные права, но и возлагала на себя многотрудные обязанности.

На деле оказалось, что она превзошла своих предшественниц — Екатерину I, императрицу Анну Иоанновну, не говоря уже о беспечной правительнице Анне Леопольдовне — как в пользовании удовольствиями, так и в легкомысленном отношении к обязанностям. Но, в отличие от них, она оставила о своем царствовании добрую память и у современников, и у потомков прежде всего тем, что положила конец немецкому засилью в управлении страной, что независимо от целей совершенного ею переворота содействовала развитию национального самосознания и достоинства. Это значение переворота отметила даже надпись под гравюрой немецкой книги «Замечательная история ее величества Елизаветы I», опубликованной в 1759 году: «Тираны моего царства, трепещите, ват ша власть закончилась! Я дочь Петра. Принцесса, прозрей, в Елизавете ты видишь императрицу России». Кроме того, она обладала рядом привлекательных свойств натуры.

Характер Елизаветы Петровны представлял своего рода сплав черт натуры своей добродушной матушки и сурового родителя. От Екатерины I она унаследовала доброту, милосердие, сострадание, от отца — вспыльчивость, доходившую до неистовства, а иногда и до утраты контроля над своими поступками. Впрочем, она была лишена присущей родителю жестокости, лишь изредка ею проявляемой. От отца она унаследовала ум — все современники и даже критически настроенный к ней М. М. Щербатов высоко отзывались о ее способностях. Однако, в отличие от энергичного ума отца, жадно тянувшегося к знаниям и рационально ими пользовавшегося, ум дочери был ленивым, не тренировавшимся на исполнении серьезных забот, не обремененным желанием познать неведомое. Она прожила свой век с теми знаниями, которые приобрела в детские и юношеские годы, и, похоже, за всю жизнь не удосужилась прочесть ни одной книги. Француз Лафермиер отзывался о ней так: «Что касается до качеств ума, то ей тоже нельзя в них вполне отказать, но своего рода беспечность или умеренная леность, от которой в ее годы не излечиваются, препятствуют ей исполнять многие из обязанностей, неразлучных с ее высоким саном. Из великого искусства управлять народом она усвоила себе только два качества: умение держать себя с достоинством и скрытность».

Как и отец, она была непоседой — с легкостью отправлялась в путь и расставалась с привычной обстановкой, переезжая из Петербурга в Петергоф, из Петергофа в Царское Село и обратно. Чтобы убедиться в этом, достаточно взглянуть на «Журнал дежурного генерал-адъютанта» за май — июль 1745 года. В эти месяцы переезды императрицы ограничивались Петербургом и Петергофом. 26 мая она перед отъездом в Петергоф посетила Адмиралтейство, где присутствовала на спуске корабля и закладке нового. Пребывание в Петергофе ей чем-то не понравилось, и она в три часа дня отправилась в Петербург, откуда на третий день вновь возвратилась в Петергоф, а 9 июня «изволила шествовать в Санкт-Петербург» и т. д.