Барыня уходит в табор - Анастасия Дробина

Ванька Конаков должен был ожидать в трактире. Илья выбрался из суетливой, орущей и пахнущей лошадиным потом толпы на площадь, быстро пересек улицу и уже свернул на Серпуховку, когда сзади раздался вопль:

– Илья! Илья! Илья, чтоб тебе провалиться!

От неожиданности Илья чуть было не «дернул» в ближайший переулок, но, увидев бегущего к нему Кузьму, неохотно остановился:

– Чего орешь, каторга?

– Слава те господи, догнал! – Кузьма, споткнувшись, остановился, одернул кожух, пригладил встрепанные волосы. – Я за тобой от самой Конной рысю… Ты что же – не видал меня? Ох, и лихо же вы гаджо обработали, любо-дорого глядеть было! Я так думаю, что остальным кофарям незачем бесплатно на такую работу глядеть. Вам с Ванькой по рублю за погляд брать надо. Ей-богу же, с места мне не сойти, – заплатят! Я чуть с хохоту не помер, когда ты Ваньке посоветовал пегого на племя пустить. И откуда из тебя все это выскакивает, скажи, Христа ради? Дома – так слово клещами тянуть надо, с утра до ночи молчишь, даже девки пугаются, а на Конной – и пошел, и пошел… рот и не закрывается… Пробку ты, что ли, у себя где вытаскиваешь, а, Илюха?

– Вот сейчас я тебе пробку вытащу! – обозлился Илья, и Кузьма проворно отскочил на несколько шагов. – Чего надо?

– Да меня твоя Варька за тобой послала! Беги, кричит, скорей и доставь в каком хочешь виде немедля. Быстрее, у меня извозчик за углом! Ваши приехали, таборные. В гости!

– Да ты что?! – Илья сорвался с места. Уже заворачивая за угол, крикнул на ходу: – Дуй в трактир, предупреди Ваньку: я – домой!

Извозчик оказался резвый: через полчаса Илья был уже на Живодерке. Едва выпрыгнув из саней, он увидел во дворе Макарьевны юбки и платки цыганок.

– Ромалэ… – тихо сказал он, входя во двор. Женщины обернулись, заулыбались. Он узнал невесток деда Корчи – Симку, жену кривого Пашки, и маленькую толстую Фешу. Они кинулись к нему, затеребили, засмеялись:

– Илья, дыкхэньти, Илья!

– Т’явэс бахтало, чаво! Как живешь?

– Видали – на извозчике прикатил! Большим барином стал!

За спинами цыганок Илья углядел своего друга Мотьку – некрасивого крепкого парня с темным острым лицом, младшего внука деда Корчи. Месяц назад он должен был жениться, и Илья клял себя всеми словами за то, что не сумел вырваться и приехать на свадьбу. Теперь надо было как-то извиняться.

– Мотька! Эй! Поди сюда!

Они обнялись так, что одновременно крякнули. Рассмеявшись, захлопали друг друга по плечам.

– Как ты тут, Илюха? – Мотька обрадованно сверкал черными, огромными, как у коня, глазами. – Сто лет тебя не видал! Без тебя на ярмарках хоть пропадай – нет торговли, и все! Совсем забыл родню?

– Да брось ты… – смутился Илья. – Прости, что на свадьбе не был, завертелся с делами. Но подарок для вас у меня есть! Где Данка-то? Похвались женой!

По лицу Мотьки вдруг скользнула странная гримаса – не то злобы, не то горечи. Илья недоумевающе смотрел на друга, забыв снять ладонь с его плеча. Мотька, поймав этот взгляд, криво улыбнулся, махнул рукой. Собрался было что-то сказать, но за спинами цыган послышался веселый скрипучий голос:

– А ну-ка покажите мне этого барина!

Женщины с радостным гомоном расступились, и к Илье, прихрамывая, подошла старая Стеха. Из-под овчинного полушубка была видна вылинявшая красная юбка, старый зеленый платок окутывал голову и плечи женщины, съезжал на лоб. Черные, слезящиеся глаза улыбнулись Илье.

– Ну что, дорогой мой, миллионщиком заделался? Родню таборную совсем позабыл?

– Стеха… – Илья упал на колени, уткнулся лицом в холодную морщинистую руку. Старуха улыбнулась одними глазами, погладила его по голове.

– Встань, парень, встань. Вон Корча идет.

Илья вскочил – и тут же оказался в объятиях деда Корчи. От старика пахло луком, дегтем, крепким лошадиным потом и дымом – горьким дымом костра, и от этого запаха у Ильи перехватило дыхание. Как же давно он их не видел!..

– Откуда вы? Откуда?

– В Ярославль едем, на свадьбу. Через Москву проездом, вот и решили к тебе заглянуть… – Корча отстранил его, глянул в лицо, одобрительно похлопал по плечам. – Ты-то как здесь, парень? Нам сказали – князем заделался, большие рубли имеешь.

– Да, слава богу, ничего, – как можно равнодушнее сказал Илья, отчаянно жалея, что стоит перед цыганами в своем драном зипуне, воняющем конским навозом. Таким они его и в таборе видели, вместе ведь орали и махали кнутами на ярмарках… А вот посмотрели бы они на него в хоре! Увидели бы казакин, сапоги с блеском, золотую цепь и перстни! Но тут на крыльцо выбежала Варька, и Илья понял, что дела не так уж плохи. На сестренке было бархатное платье цвета бордо и переливающаяся персидская шаль, накинутая через плечо. На шею Варька умудрилась навесить все свои золотые цепи и кулоны, и они болтались перепутавшейся гроздью, свешиваясь до самого пояса. В ушах у Варьки были огромные серьги, а надела ли она кольца, Илья не сумел рассмотреть: руки сестры были по локоть в тесте.

– Чаялэ, да где вы там? – полусердито закричала она. – Кто обещал помогать?

– Тебе в синем платье лучше, – сказал Илья.

– Глупый, это дороже, – шепотом огрызнулась она. И улыбнулась во весь рот, как никогда не улыбалась в хоре, боясь показать некрасивые, длинные зубы. – Илья, они до завтра у нас побудут! Все – и Стеха, и Пашка, и Фешенька… Девки уже в лавку побежали, я такой жар-пар развела!

– Годьвари![37]– похвалил ее Илья. И шагнул вслед за дедом Корчей в дом.

В комнате за широким столом Макарьевны сидели мужчины. Илья увидел и кривого Пашку в пестрой повязке через глаз, и лучшего друга Мотьку, и дядьку Сиво с длинным грустным носом, и двух братьев Ваньку и Ваську, лихих конокрадов по прозванью «Ветра в поле». При виде Ильи они повскакали с мест, кинулись к нему:

– Илья! Чтоб мне света не дождаться! Смоляко!

– Как ты, морэ? Как живешь? Не скучаешь без кибиточки своей?

– Сказали, в хоре глотку дерешь – правда, что ли? Не женился еще? Мы тут тебе присмотрели одну, из наших же, старого Чоро дочка…

– Серых своих продал, не прогадал? Левая у тебя вроде прихрамывала…

– А слыхал, что нашего Саньку посадили? И добро бы за дело, а то ведь за драку, дурака! Шесть человек детей оставил, жену! Совсем голов у цыган не стало!

– А у нас так тебя вспоминали, когда под Смоленском встали, так вспоминали! Ох, и лошадочки же там, дэвлалэ, дэвлалэ… Кроме тебя, никто бы не взял!

Перед Ильей вертелись знакомые смуглые физиономии, блестящие глаза, ухмылки, белые зубы. Спина и плечи уже трещали от похлопываний и объятий. Илья едва успевал отвечать направо и налево, что живут они хорошо, что серых лошадок он давно продал барышникам с Рогожской и что он не женится под ружьем даже из уважения к старому Чоро. Наконец наобнимались, наорались, успокоились, полезли обратно за стол. Илья уже по второму разу слушал новости, узнал, что сестру Ваньки Жареного Дашку выдали за богатого цыгана-коновала из Орла, что Пашка и Сиво подрались спьяну на свадьбе из-за какого-то пустяка и не разговаривают по сей день, что у Чоро умерла жена, и старик ломает голову, как распихать по мужьям семерых оставшихся девок, что надо же иметь совесть и помочь родственнику, девки-то очень даже неплохие, вон хоть бы Ташка, погляди сам, какая красота подросла, а всего-то четырнадцать… Илья из вежливости поглядел. Ташку он помнил воробьенком, девчонкой-подлеточкой, бегающей по табору в рваном платье. Сейчас Ташка стояла вместе с женщинами, помогала Варьке резать капусту. Когда Илья взглянул на нее, обернулась. На него с вызовом, в упор посмотрели черные глазищи из-под стрел-бровей. М-да, неплоха…