Чему не бывать, тому не бывать - Анне Хольт

— Интересно, — пробормотал Ингвар.

Зигмунд Берли ничего не сказал. Он незаметно отошел от стального стола на пару шагов.

— Но он умер до того, как это произошло, — сказал Ингвар.

— Да, — подтвердил патологоанатом. — Его убили ударом по затылку. Как я уже говорил, я не проводил основательной экспертизы, потому что, насколько я понял, вы хотели сначала его увидеть. Но кажется совершенно очевидным, что его ударили сюда. — Красное пятно описало круг около спутанных темных волос на левом виске Вегарда Крога. — По всей видимости, он потерял сознание. После чего ему нанесли удар по затылку. — Патологоанатом почесал щеку и немного присел, чтобы его лицо было на уровне головы трупа. — Который его и убил. Сложно говорить, не поворачивая труп, и я не хочу этого делать, пока не выну ручку...

— Ничего страшного, — уверил его Ингвар. — Я могу подождать окончательного заключения. Но, значит, убитого ударили по затылку после того, как он потерял сознание в результате удара в левый висок. Чем?

— Чем-то тяжелым. Наверняка чем-то металлическим. Первое, что мне приходит в голову — это большой обломок водопроводной трубы. Когда мы обследуем его тщательнее, мы наверняка найдем в ране частицы, которые смогут дать нам более точное представление.

— То есть мы знаем, что с высокой долей вероятности речь идет об убийце-правше, — сказал Ингвар. — Нельзя сказать, чтобы это нам особо помогало.

— Правша?

— Били в левый висок, — рассеянно пояснил Ингвар. — Значит, правой рукой.

— Только если они стояли друг напротив друга, — сказал Зигмунд, который сосал пастилку и отошел уже почти к самой двери. — Если убийца подошел сзади, он мог...

— Они стояли лицом к лицу, — перебил Ингвар. — Так, по крайней мере, сказали эксперты, изучив следы. Спасибо за помощь.

Он протянул патологоанатому руку, тот пожал ее и сел за письменный стол в углу.

— Что это с тобой было? — спросил Ингвар, поддразнивая Зигмунда, когда дверь прозекторской закрылась за ними. — Ты видел вещи и пострашнее.

— Нет, господи, нет! Боже мой, ручка в глазу!

— Я не знаю, что хуже, — сказал Ингвар, нащупывая блокнот в кармане пальто. — Ручка в глазу, язык в красивой упаковке или Коран, который пытались засунуть кое-куда.

— Ручка в глазу, — пробормотал Зигмунд. — Чертова снобская ручка, засунутая в мозг — худшее, что я видел.

Случайный прохожий остановился на мгновение перед грандиозным зданием в районе Квадратурен. У прохожего было много дел. Если он не успеет на автобус, ему придется ждать еще полчаса. И все-таки он остановился. Было слышно, что в здании громко аплодировали, ему показалось даже, что он чувствует вибрацию земли, как будто энтузиазм, скрывающийся за солидными кирпичными стенами, был в состоянии привести в движение весь Осло. Мужчина посмотрел наверх. Он проходил мимо этого места дважды в день, на работу и с работы, пять дней в неделю в течение пяти лет; почти две с половиной тысячи раз он прошел мимо здания, которое долгое время было в таком упадке, что соседи хотели, чтобы его снесли.

Затем в течение четырех времен года он наблюдал, как в здание вдыхали новую жизнь. Прошлой зимой оно оделось в леса и полотнища, которые шелестели и хлопали при порывах дующего с фьорда ветра. Весной здание сократилось до фасада без внутренностей и стало похоже на голливудскую декорацию. Перед наступлением лета пустое трехэтажное пространство снова стало домом с солидными лестницами и полами из красного дерева, красивыми дверями и тщательно отреставрированными витражными окнами на первом этаже. Осенью с лесов и из незастекленных окон круглые сутки слышались польские и датские ругательства. Газеты писали о дырах в бюджете, задержках в реставрации и нескрываемых ссорах из-за использования денег.

Перед Рождеством новый штаб партии наконец-то распаковали. Как раз по графику, с первой постановкой нового рождественского представления для детей в роскошном актовом зале.

Мужчина пробежал глазами по фасаду.

Ему доставляло необъяснимую радость проходить мимо этого дома. Краски были точной копией выбранных в конце девятнадцатого века, когда здание было построено как дом и офис самого богатого предпринимателя в городе. Когда его внук умер старым и бездетным в 1998 году, партия получила здание в подарок. У них не было средств на оплату муниципальных налогов, поэтому здание не использовалось до тех пор, пока один новый либерал в благодарность за политику партии в отношении налогов не пожертвовал им головокружительную сумму, которая и сделала возможным превратить здание в самый роскошный партийный штаб в Скандинавии.

Аплодисменты не прекращались.

Мужчина не мог не улыбнуться. Он поплотнее закутался в пальто и побежал к остановке.

Если бы вместо этого он поднялся по каменным ступеням к тяжелой дубовой двери, он нашел бы ее открытой. Если бы он зашел в холл, он, конечно, восхитился бы полом. Ручная работа, выстлан деревянными панелями, которые расходятся от витрины в середине холла, где под стеклом был выгравирован золотом партийный девиз:

Человек — рынок — мораль.

Так как мужчина, заходящий в автобус тремя кварталами западнее, был убежденным социал-демократом, у него наверняка вызвало бы раздражение это банальное заявление. И все-таки красота помещения, декорированный вручную купол и люстры из серебра и хрусталя заставили бы его медленно пройтись по лестнице. Толстые ковры расстилались бы как летняя трава под его подошвами. Может быть, он дал бы продолжающимся аплодисментам заманить себя в актовый зал. За двойными дверями в конце широкого коридора, в противоположном конце помещения, он увидел бы Рудольфа Фьорда, вцепившегося уверенными в победе руками в трибуну.

Мужчина, который сидел в автобусе и с ужасом думал о том, как скажет своей жене, что он забыл купить вина, был бы удивлен тем буйным ликованием, которое выражал этот внеочередной съезд через такое короткое время после убийства их молодого лидера.

Новый лидер как раз только что был избран.

Если бы случайный прохожий, который теперь прижимался лбом к автобусному окну и размышлял, у кого из друзей можно одолжить три бутылки красного вина, вместо этого прошел мимо рядов сидений в актовом зале, он увидел бы что-то, что заметил пока только Рудольф Фьорд.

Среди всех галдящих, хлопающих и свистящих делегатов была одна женщина, которая не улыбалась и не приветствовала. Ее руки медленно двигались, скрещиваясь в демонстративном бесшумном протесте.

Этой женщиной была Кари Мундаль. Мужчина в автобусе увидел бы, что она спокойно повернулась спиной к трибуне и вышла из зала, прежде чем Рудольф Фьорд успел поблагодарить товарищей по партии за оказанное ему исключительное доверие.

Все это заметил бы внимательный наблюдатель.

Но этот случайный прохожий хотел успеть на автобус в сторону дома. Теперь он дремал, уложив голову на плечо соседу.